Джеральд Даррелл - На суше и на море [1972]

Все это можно себе представить, вспоминая страницы прочитанных книг, бродя по поселку, заходя в одну, в другую ярангу, натыкаясь на странные предметы этого странного для нас быта. Совсем недавно был просто поселок. Теперь — история, прошлое. Последнюю классическую нынлю в Наукане, говорят, построили после войны, в конце сороковых годов. Еще приедут сюда этнографы. Вымерят ее, сфотографируют в разных ракурсах, может, и макет сделают, потому что через десять — двадцать лет навряд ли кто-нибудь возьмется сложить такую нынлю.

Нет больше поселка. В его развалинах шныряют шустрые евражки — чукотские суслики. Их тут целые полчища — попискивают, цокают, настороженно зырят с возвышения, при малейшей опасности спеша укрыться в норе. И ни души кругом. Каркает ворон, тот самый — давний друг селения. У каждого поселка были свои вороны. Эскимосы любили эту птицу, почитали ее воплощением мудрости, долголетия. Своих воронов они звали по имени, не сердились, когда те прилетали клевать вялившееся мясо или выхватывали куски из-под носа у собак… Скучно, должно быть, теперь науканским воронам. Вон как грустно каркают.

Только на окраине Наукана, ближе к утесу, светятся окна, и тянет оттуда дымком.

Полярная станция мыса Дежнева…

Просторный дом с крыльцом и невысокой башней у обрыва. На полярке — два маяка. Электромаяк от захода до восхода солнца мигает с вершины, радиомаяк работает круглосуточно по две минуты через каждые четыре. Суда ночью и в тумане, настроившись на его частоту, берут пеленг второго маяка и по двум этим ориентирам определяют свое местонахождение.

С начальником полярки Виталием Гусевым и радистом Володей Дмитриевым мы были уже знакомы. Теперь познакомились с женой Гусева Ниной и Петром Пафнутьевичем Мудровым, электромехаником. Его там все звали попросту Пафнутьичем.

Пафпутьичу за пятьдесят, шевелюра еще густа, но уже с сединой. Он кряжистый, крепкий, большеголовый, с хрипловатым, осевшим голосом и открытым, добрым взглядом. Двадцати лет пришел Пафнутьич в Севморпуть и с той поры, за исключением военных лет (торпедные катера на Балтике), все время в Заполярье. На Чукотку приехал в сорок шестом. Работал механиком в Провидении. Потом, весной сорок восьмого, послали его на мыс Шелагский зажигать маяк к навигации. Шутка сказать — надо было переехать всю Чукотку! Дали каюра и упряжку из четырнадцати собак. Ночевали на стойбищах в ярангах, а то и прямо на снегу. Целый месяц ехали, но прибыли в срок.

На мысе Шелагском Мудров провел пять лет. Хорошо узнал тот край. Пафнутьич рассказал нам о своих тамошних друзьях. Один из них, Вася Мальков, лучший охотник на Чукотке, за сезон сдавал по четыреста песцовых шкурок, это даже для бывалых следопытов казалось неслыханным…

— Сейчас что! В Уэлен придешь — ребята в нейлоновых курточках, девушки в чулочках шастают… Пластинки крутят, транзисторы. Всю Чукотку обыщи, навряд ли найдешь ярангу — разве что на стойбище, в тундре. В каждом поселке школа, больница, магазин и клуб. Да что поселки! Города на глазах выросли — Певек, Анадырь… А я еще застал Чукотку совсем другой. Помню такой случай. Прибежал в поселок парень. С отцом на припае охотились, отец сорвался, в полынью угодил, а парень прибежал у шамана совета спрашивать, спасать ли отца, не обидятся ль Верхние люди. Был такой обычай: упал в воду человек, значит, Верхние люди решили его призвать, спасать не полагается.

Пафнутьич не жалеет, что лучшие годы отданы Северу. И не знает, сможет ли жить без Арктики. Замерзал тут по многу раз, пурговал, от медведя бегал, по «матерой земле» томился, а в Севере и людях его никогда не разочаровывался.

Тот день мне хорошо запомнился. Светило солнце, по небу гуляли не по-чукотски прозрачные облака. Из-за дымчатой завесы приоткрылся остров Ратманова. Мы настреляли уток и раздумывали, как бы их повкуснее приготовить. И вдруг радиограмма: ««Горизонт» снимается с якоря».

Как мы обрадовались!

С первых же дней на Чукотской земле у нас родилась эта мысль — с гидрографами Главсевморпути забраться на самый-самый север, к Врангелю и Геральду, где белые медведи, моржи… И с той минуты, как решение было принято, почти два месяца, где бы ни были — в тундре, море, рудниках, в своем воображении мы рисовали это путешествие к дальним островам, сравнительно недавно, лет сто назад, нанесенным на карту. А «Горизонт» тем временем делал промеры где-то у островов Серых Гусей, и, попадая на различные полярки, мы осведомлялись у всезнающих радистов: «Что там с нашим «Горизонтом»?» Но шли дни за днями, надвигалась зима, а «Горизонт» все делал промеры. Потом мы узнали, что на шхуне кончился хлеб, и она взяла курс на Провидение. Я, помнится, был в Инчоуне, только вернулись с моржовой охоты, и сидевший рядом чукча, указав на точку вдали, сказал: «Горизонт». Я не поверил, но через час в отдалении действительно прошла двухмачтовая шхуна, и я сразу стал собираться в Уэлен. Конечно, к моему приезду «Горизонт» уже был далеко, но мои спутники успели по радио связаться с проходившим мимо «Горизонтом» и сообщили капитану Сергееву, что мы обо всем договорились на базе. Нас обещали внести в судовую роль, у капитана возражений не было. Вот зайдет шхуна в Провидение, пополнит запасы, и тогда…

Радиограмма, полученная нами теперь, была краткой, как и положено радиограмме, и все же в ней ощущалось что-то тревожное: « Горизонт » безостановочно следует Врангелю ». Это можно было истолковать так, чтобы мы не надеялись на увеселительный вояж, на остановки в пути для охоты. Но была там и такая фраза: «Заберем наличии погоды». И она, эта фраза, насторожила бы нас, будь погода скверной. Но светило солнце, ветер был слабый, и все яснее из дымки выглядывал остров Ратманова. Правда, на море было четыре балла, ну пять от силы — подумаешь, какая невидаль для узкого пролива, где схлестываются волны двух океанов?

Подсчитав мили, узлы и часы, мы сделали вывод, что «Горизонт» подойдет к маяку утром, часам к восьми-девяти. При участии наших хозяев был разработан следующий план.

Мы вдвоем — Борис Алимов и я — возвращаемся в У элей, собираем вещи, затем с рюкзаками еще до рассвета выступаем в обратный путь, но идем не в Наукан, а к южному берегу Большого Каменного Носа. От Уэлена что Наукан, что южный берег примерно на одинаковом расстоянии.

Смысл такого маневра заключался вот в чем. Если до утра продержится северный ветер, то под прикрытием южного берега волна будет смирной, и капитану Сергееву ничто не помешает прислать за нами шлюпку. Впрочем, этот блестящий, как мне казалось, план еще предстояло согласовать с самим капитаном, а так как «Горизонт» на связь с маяком выходил только вечером, мы оставляли нашего третьего спутника — Андрея Голицына на Дежневской полярке своим полномочным представителем в этих радиопереговорах, об исходе коих мы с Борисом Алимовым узнаем в двадцать два ноль ноль по местному времени, когда маяк в свою очередь вызовет в эфире Уэленскую полярку. Мы прощались у памятника Дежневу как заправские путешественники, которых железная необходимость заставляет проделать сложный маршрут, и еще неизвестно, чем все это кончится. Пафнутьич и Володя Дмитриев смотрели на вещи проще: нехитрое дело отшагать в Уэлен, забрать свои манатки, потом вернуться сюда и погрузиться на «Горизонт». Для них Чукотка была родным домом.