Михаил Гаёхо - На ступеньке, бегущей вниз

Он стал вспоминать и вспомнил то, что хотел вспомнить.

Что хотел вспомнить, то и вспомнил.

Вспомнил, как зеленый показывал ему то самое устройство с пятью кнопками. Казалось, это было давно, а на самом деле недавно, условно говоря – почти что вчера.

А перед этим он несколько, условно говоря, дней (возможно – часов) шел вместе со всеми путем поперек за белым кроликом. Это Нестор тоже хорошо вспомнил.

Бу-планетянин был одет вполне как человек – в джинсы и куртку с карманами, и был уже не такой маленький и не такой зеленый, как в начале знакомства. От раза к разу он все более становился похож на человека, и в перспективе мог сделаться кем-нибудь вроде Ивана или Бориса. Мешало, что он не собирался отказываться от своего Бу-языка.

А с таким языком трудно представить человека в нормальном рассудке.

Такой язык не доведет ни до Киева, ни до какого другого места.

Так и случилось.

В одном переходе пол был выложен плиткой из полосатого камня. Полоски были темные и светлые, разной толщины. В этом таился соблазн. Если широкую полоску считать буквой Бу, а узкую – буквой Дю, рисунок на каменных плитах превращался в книгу, которую маленький зеленый человечек (который к этому времени уже не был ни маленьким ни зеленым) принялся с интересом читать.

А спутникам своим сказал «До свиданья».

На планете Бу живут самые разные инопланетяне: маленькие зеленые человечки, и синие двухметроворостые, и желтые с круглыми головами, и красные как вареные раки. Язык Бу для них всех как родной. Им нет большего удовольствия, чем прочитать книгу, одну из тех, которые сами собой возникают в природе, надо только найти ключ для прочтения.

Нестор оставил в покое человека в шляпе и пошел.

Пошел, а потом вернулся.

Иногда Нестор оставлял человека в шляпе в покое и отходил, а потом возвращался.

Нестор отходил по прямой, возвращался кругами.

Уходил, как бы с целью, а возвращался, не зная зачем.

Он проходил через толпу стоящих фигур, некоторые из которых были как бы из воска, третьи – из марципана, а другие смотрелись иначе. Белый шоколад был сладок на вид, а на ощупь, с закрытыми глазами, – горек. Среди них были знакомые, были незнакомые, а некоторые были ни то ни се. Старухи с розовыми лицами и милиционеры в черном. Маньяки, переходящие лицом в педофилов. С клюковатостью в правой руке, согбенные в коленях и локтях, тем более – в пояснице. А тех, что с желтыми лицами, было больше. Не один, не два, а как минимум три. Минимум, максимум – какая разница. Воск, марципан – не одно ли и то же. Маньяк Бенджамин, он же Борис Михайлович (по четвергам – Бони М). С поднятыми палками зонтиков и зонтиками палок. Один стоял тупо, другой стоял бледно, третий – по-деловому. Правая рука спереди, левая – сзади, в передней руке дубинка, в задней – пистолет-револьвер, на голове фуражка. Но ничего, хоть немного похожего на шварную мибру.

Нестор проходил мимо всех, а иногда останавливался.

Иногда над своей головой Нестор слышал знакомый стеклянный звук. Он думал: «Я еще жив», когда слышал.

Но дул ветер, и Нестор начинал сомневаться в том, что думал.

Если педофилов считать вместе с маньяками, то маньяков было больше, чем милиционеров. А старух в черном было больше, чем тех и других вместе взятых. Хотя Нестор не считал ни других, ни третьих – потому что зачем их было считать. Они были в ярких цветастых платках и таких же платьях. Клюковатые и согбенные, в чем бы они ни были.

Вблизи старух топорик Родион начинал шевелиться в своей петельке, но не мог выйти наружу – потому что сам стоял тут же в своем длинном черном пальто, а в другой раз бывало – голым по пояс, с пером в волосах и в боевой раскраске, каким красовался до того, как получил имя. Наверное, его тоже следовало причислить к маньякам (не к воинам же), и тогда маньяков стало бы значительно больше.

Иногда у Нестора болела нога, он даже прихрамывал в шаге, когда ее ставил. Он думал, когда болело: «Я еще жив». И ждал стеклянного звона.

Иногда среди неподвижных фигур Нестор видел белого кролика – единственное что-то, что могло двигаться в этом странном месте.

«Есть женщины в русских селеньях», – думал Нестор заемными, как всегда, словами. Женщин было две (остальные – Лариса, Роза, Рая и разные другие, не все знакомые, но почему-то все с именами, были не в счет – Нестор смотрел на них вскользь и проходил мимо).

А из двух одна скрывалась от взгляда – Нестор искал и не находил в толпе – а другая, Настя, оказывалась время от времени рядом – со слезой на щеке, и на руках ребенок. А в другой раз – с улыбкой на том же лице, значит, предполагались варианты. Мальчика держала за руку. Он был старше, чем до того. Рос не по дням, а время от времени.

«Может, это судьба», – начинал думать Нестор. Теперь он знал, чьи пальцы касались его лба там, на далеких ступеньках. И голос узнал бы, если б услышал.

Но ничего больше не помнил, хотя чувствовал, там еще оставалось что вспомнить.

Останавливался в задумчивости и стоял какое-то время.

Но каждый раз возвращался кругами.

Ходя кругами, Нестор каждый раз возвращался к человеку в шляпе, а однажды пошел за белым кроликом.

Но еще до того, как пошел за кроликом, случилось так, что он отломил от восковой фигуры человека кусочек уха.

Нестор так часто называл человека сладкими именами, что ему начало казаться, что тот действительно сделан из марципана, а то – из белого шоколада. Потому и захотелось, наконец, отломить и попробовать. Вместо «отломить» можно сказать «откусить» – не целый кусочек, а только часть – от мизинца или от левого уха.

У Нестора была тайная мысль, что от этого человек оживет, вроде проснется, как та принцесса, которая спала в стеклянном гробу, проснулась от поцелуя, и все вокруг тоже пришло в движение.

Но ничего не произошло. А ухо на вкус оказалось не восковым, не ватным, а просто никаким. Его даже не надо было выплевывать.

И Нестор побежал вслед за белым кроликом.

Нестор побежал вслед за белым кроликом.

Не вдоль эскалаторного туннеля, а поперек.

Он, конечно, и раньше мог, и ведь было, что шел, но сейчас только вспомнил, что – может.

Добежав до стены, ударил кулаком, рука прошла сквозь. Следом за рукой просунул и голову.

Осторожно открыл глаза и уши.

И тут же оглох и зажмурился.

Что-то вспыхивало вокруг, мелькало, кружилось, гремело.

Клубилось средь вспышек – это были облака?

Грохотал среди молний – это был гром?

Вращались со свистом – это были колеса?

Гром был похож на смех, который гремел над тучами.

Летели и сыпались – это были искры?

Опускался и поднимался, тяжелый и громкий – это был молот?