Сергей Смирнов - Без симптомов. Повести и рассказы

Язычок пламени вздрогнул, порывисто затанцевал на тоненькой ножке фитиля - тени от пальцев, от иглы, от нитки заметались по полотну.

Только это бескрайнее движение света и пробудило Николая Петровича от того полусонного и тревожного забытья, в какое погружается человек, слишком увлекшись монотонной, но ответственной работой. Пока старик с трудом поднимал голову - часа три просидел он над вышивкой, - пальцы его еще успели пропустить вслепую полдюжины точных стежков.

- Лена?

- Вы бы свет зажгли - совсем глаза испортите, - вздохнула невестка.

Она потянулась было к выключателю, но старик испуганно приподнялся и взмахнул рукой.

- Нет, нет, не надо! - заволновался он. - Нужно… это нужно вышивать обязательно со свечой.., Только со свечой.

Лена совсем растерялась, и Николаю Петровичу стало неловко за свою странную прихоть.

- Так очень нужно, Лена, - постарался он произнести как можно мягче. - А то ничего не выйдет… Спасибо. Идите спать. Устали, наверно.

- Со свечой, говоришь. - Рядом с женой в дверях появился Алексей и еще больше смутил старика - своим деловым, докторским видом. - И чтоб луна была полная? И сова вдобавок ухала? А? Давно это ты, папаня, тут без нас по ночам шаманишь?

- Нет. Только второй раз, - честно признался Николай Петрович.

Свечка вдруг заискрилась, затрещала, будто не вытерпела и решилась напомнить мастеру, что никак нельзя прерывать работу до тех пор,, пока не истает весь стеариновый столбик и не утонет черный огарок в застывающей маслянистой лужице на дне блюдца.

Старик виновато вздохнул.

- Нет, я, конечно, ничего против не имею, - вдруг стал оправдываться Алексей. - Бывает… хобби… Но целыми днями сидеть, да еще по ночам глаза себе портить. - Он обращался к жене, невольно призывая ее к поддержке, но Лена только молча улыбалась и устало наблюдала за тихим мерцанием свечи. - Ну, соседи-то- черт с ними… Но ведь и так ты уже почти весь город разукрасил.

Что правда - то правда. Добрых три четверти всех праздничных скатертей в городке, больше половины полотенец, покрывал, занавесок, чуть ли не все головные платки старушек были расшиты замысловатыми и никогда не повторявшимися узорами - творениями рук старика. Сам-то Николай Петрович удивлялся порой своему таланту, который объявился вдруг после сорока пяти лет тусклой и ничем не приметной работы на бухгалтерском поприще, выглядевшей теперь, с высоты прожитых десятилетий, вынужденным зарплатным балластом жизни. Нелюбимое дело - вовсе не подходящее определение. Тогда, раньше, в течение ежедневного общения с письменным столом, с набором ручек и карандашей-инвалидов, с пыльными папками и охрипшим «Феликсом», совсем не возникало чувство неприязни к работе, как, впрочем, и чувство счастливой удовлетворенности. Будто была пережита сознательная трудовая жизнь в неком равнодушном полусне, будто проплавал он сорок пять лет в небольшом аквариуме, убранном в самый дальний угол тихой комнаты. У того аквариума были мутные стекла и вечная тусклая лампочка.

…Оставалось только одно, почему-то очень яркое впечатление: письменный стол. Его словно выудили из грязной лужи - это уборщица, по вечерам неряшливо орудуя шваброй, всегда забрызгивала его бока паркетной слякотью.

Талант… Старик боялся этого диковинного, музейного слова. Ему сразу представлялся робкий, худенький мальчик с большими растерянными глазами, золотистыми кудряшками, в белых гольфиках, в галстучке - и со скрипкой… А какой тут еще талант под семьдесят лет…

И не покидала Николая Петровича тревожная догадка; он отгонял ее от себя как здравомыслящий человек, подозревая в ней что-то оккультное, невероятное, но все же не в силах был от нее избавиться. Чудилось .ему, что этот самый талант - не что иное, как некая награда за весь его многолетний, бездушный, но необходимый людям труд, что занимайся он раньше более творческой работой, никогда не испытать бы ему бурную стихию вдохновения, и не стать бы ему счастливым человеком, не осознай он, что и впрямь обладает мастерством, заслуживающим всеобщего почтения…

Старик теребил иголку, она совсем засалилась и стала скользить в пальцах, тогда он носовым платком аккуратно потер ее, а потом опасливо взглянул на свечу: сколько в ней еще осталось сил поддерживать огонек.

Лена, чуткая душа, поняла, что старик уже извелся, дожидаясь, пока его оставят в покое. Все равно ведь теперь не убедишь его отложить ремесло до утра. Она тихонько отстранилась назад, повлекла за собой мужа.

- Спокойной ночи, - пожелала она старику. - Пойдем, Леш, перекусим и спать. Поздно уже.

Дверь закрылась - язычок пламени метнулся в сторону, едва не соскочив с кривой черной ножки.

Николай Петрович, не принимаясь за работу, еще с полминуты сидел и улыбался - в какой уж раз он робко признавался себе, что любит невестку больше, чем собственного сына.

Утро наступило замечательное - в воздухе стояла сырая весенняя свежесть, солнце грело уже почти в полную силу, хлеб в булочной, оказался еще теплым. И все было бы совсем прекрасно, если бы на обратном пути не повстречался бывший заведующий горпрокатом -с полированной дубовой тростью, лысоватый и очень довольный жизнью.

Завидев его, Николай Петрович сразу сник. «Ну, сейчас опять начнет», - огорченно подумал он, но отступать не стал.

- Физкультпривет Даниле-мастеру, - поздоровался бывший зав, и сразу губы его вытянулись змейкой, а над бровями собрались ехидные морщинки. - Все на своих двоих ковыляешь? Я на твоем месте хоть бы по пятерке товар продавал - и то б уже на «Волге» по магазинам разъезжал… Ну как там твоя мануфактура поживает? - Тут глаза бывшего зава превратились в две щелки, будто стал он целиться сразу из двух ружей. - Говорят, вроде горячего цеха, на круглосуточную перешел…

- Это кто говорит? - спросил Николай Петрович, не особенно испугавшись мигом родившегося слуха.

- Да ваши соседи из двадцать второй, - запросто выдал его источник бывший зав. - Отсвечивало им как-то там в окно…

- Наверно, всех теперь станут убеждать, что я совсем рехнулся.

Бывший зав сначала растерянно поморгал, а потом осторожно так засмеялся и пару раз переложил трость из руки в руку.

- Да чепуха все это, - успокаивающе заверил он. - Мало ли болтают… А тебе что? Трудись знай, чтоб не скучно было. Народные умельцы, они сейчас в ходу… Вроде старых иконок.

«Вот черт лысый… Твое счастье, что старше меня… А то заработал бы пару ласковых», - подумал Николай Петрович и двинулся к дому.

Приготовленные Леной на завтрак вареники, любимое блюдо Николая Петровича, немного взбодрили его. Но сидел он за столом молчалив и задумчив, и Лена решила, что это от недосыпания.