Сергей Смирнов - Без симптомов. Повести и рассказы

Он замолчал.

- И послали ее в редакцию? - спросил я и почувствовал, что меня охватывает дрожь, стало трудно дышать и часто забилось сердце.

Задав этот вопрос, я и сам прикоснулся к тайне… а до того только слушал, словно в полусне.

- Отослал, - кивнул он.

Я долго собирался с духом, чтобы задать новый вопрос:

- Ответ был отрицательным?

- Да, - легко улыбнулся он, - отрицательным. Литконсультант признал, что в моем «фантастическом рассказе» нет ни оригинальной научной идеи, ни зримых примет будущего века, а потому на серьезного читателя научной фантастики рассказ вряд ли произведет впечатление».

- Рукопись вам не вернули?

- Нет, - радостно ответил он.

- Значит, однажды… лет через сто… - У меня перехватило дыхание, и я запнулся.

Он пожал плечами:

- Может быть. Во всяком случае я надеюсь на это… Мне кажется, что теперь не так уж страшно будет умирать… Пора сказать о главном.

Я наконец сумел написать о настоящем. Я - историк. Я просто ощутил настоящее, как если бы оно было далеким прошлым… или будущим.

Вот - рукопись. Она - меньше авторского листа. Я хочу отдать ее вам. Если уж вы согласились дежурить вторые сутки, не потребовав от меня… никаких «веских оснований», значит, вы - человек, который меня понял и на которого можно положиться. Отошлите рукопись в какую-нибудь редакцию после того… как я сам стану прошлым. У меня есть предчувствие: если это сделать раньше, рукопись будет возвращена автору… «в порядке исключения».

Мы успели провести вместе еще несколько вечеров. Он был прирожденным рассказчиком.

Завтра утром я запечатаю рукопись в конверт и отнесу на почту…

И вспоминая нашу короткую, странную дружбу, я подумал: какие неведомые силы так прочно связывают судьбы людей, казалось бы, совершенно случайных, не имеющих друг к другу никакого отношениям историка и врача, а их обоих - с судьбой ссыльного декабриста; а его судьбы - с памятью еще сотен, а то и тысяч людей… и так память каждого из нас, растекаясь по незримым ветвям, становится одной общей кроной. А еще я вспомнил тютчевское «Нам не дано предугадать…» и подумал, что прикоснуться однажды к этой тайне все равно, что вглядеться в звездное небо или вслушаться в предутреннюю тишину у реки. Вдруг становится легче жить, а потом, быть может, - не так страшно будет умирать.

Нельзя идти в лес в плохом настроении.

Эту истину Троишин усвоил давно, лет пятнадцать назад, когда еще был «профессиональным горожанином».

Лес - сложнейшая система живых энергий - чутко следит за каждым шагом пришельца. Если тот в бодром расположении духа, все в порядке: пришел друг, с миром, добротой, сочувствием. И лес встретит его как своего. Конечно, он не сделает гостя счастливом на всю жизнь; но зато еще долго после прогулки тот не станет злиться и волноваться по всяким досадным пустякам, как случилось бы, не пойди он по грибы или просто подышать свежим воздухом. Но если гость в плохом настроении - лесу будет больно. Он отпрянет поначалу, но затем, чтобы защититься, начнет осторожно обхаживать человека, вытянет из него, как промокашка чернила, все недовольство и неприветливость, наверняка успокоит, но сам поплатится: где-то не прорастет желудь, не выведется птенец в гнезде, засохнет ветка…

Быстрые шаги пронеслись вверх по крыльцу. Кто-то решительно толкнул запертую дверь, на миг замер, соскочил вниз… И вот, обежав террасу, взволнованно застучал по стеклу ладонью.

- Геннадий Андреевич! Проснитесь, пожалуйста!

Троишин отбросил одеяло, босиком подскочил к занавескам. Утренний избяной холод сразу разбудил его и взбудоражил сильнее, чем перепуганный голос за окном.

- Геннадий Андреевич! Скорее поедемте! - Варя дышала с надрывом - видно, бегом прибежала за лесником. - Такая беда! Они всех убили… Скорее, пожалуйста…

Холод от половиц вдруг разом поднялся по ногам и колко прокатился по спине, как порыв зимнего сквозняка. ^

Троишин кинулся одеваться.

За стеной слышались громкие всхлипывания - Варя, дожидаясь его, плакала.

…После трехдневного обложного дождя, притихшего за ночь, в воздухе клубилась сыпкая морось. Дорогу развезло, грязь блестела гладкими водянистыми комками, в колеях стояла мутная вода.

Машину мотало по сторонам, и удерживали ее на дороге только глубоко разбитые колеи - березовые стволы у обочин при каждом рывке колес обдавало жидкой слякотью.

Троишин вспомнил про время - глянул, на часы: еще семь утра, а показалось, что дело к вечеру и уже целый день прожит в тягостном ожидании беды.

Варя от резкой качки немного успокоилась, только Держала пальцы у губ и покусывала краешек платка. Троишин ни о чем не говорил, не спрашивал ее, чтобы опять не расплакалась. Однако на подъезде к лосиной ферме Варя вновь стала всхлипывать.

Уже издали ферма напоминала опустошенное чумою селение - потемневшие от сырости деревянные строения и ограды стояли в зыбкой тяжелой дымке.

Выскочив с затопленной дороги, «газик» остановился у ворот, распахнутых, даже раскиданных настежь. Придерживаясь за дверцу, чтобы не поскользнуться при выходе, Троишин ступил на землю. Первое, что бросилось ему в глаза, - свежие, вызывающе угловатые следы покрышек тяжелого грузовика; они вели по прямой от ворот через смятый кустарник, по просеке, к болоту. А сразу за воротами, у бревенчатой ограды, на земле лежали два мертвых лося, оба с пробитыми шеями. Огромные туши казались странно плоскими, усохшими, словно частью погрузились во влажную мягкую землю.

- Двух старых бросили… А остальных увезли… Чуть меня не застрелили… Заперли в избе и сказали: если высунусь, убьют… А потом я через окно вылезла - и к вам… Еле добежала../Господи, они же к людям привыкли… Морды тянули, думали, угостят… А эти сволочи в упор били… Геннадий Андреевич, слышите?

- Варя, Варя… - Троишин обнял девушку За голову. - Я понимаю, Варя.

И вдруг сам себе стал противен - тряпка, муха сонная.

- Варя! - крикнул он так, что в горле резануло.- Ты вызвала милицию? Где рация?

Девушка сразу притихла, подняла опухшее, испуганное лицо:

- Они ее разбили…

- Идиот! - со стоном обругал себя Троишин. - Какая у них машина?

- Большая… Самосвал, кажется… Ой, Геннадий Андреевич! Их же трое. С ружьями. - Глаза Вари засветились новой тревогой, за него.

- Номер запомнила?

- Что вы, Геннадий Андреевич… Какой там номер…

«Газик» выскочил на край болота и замер.

Здесь они повернули направо, к развилке… Можно было бы сразу по просеке, но побоялись… Сделать крюк вокруг болота, чтобы выйти на шоссе, - часа три. Значит, можно догнать еще в лесу, если срезать и махнуть прямо по болоту. Пять километров топи, где и зайду не пробраться, не то что машине.