Герман Малиничев - На суше и на море 1966

«В 1918 году, когда Словакия вошла в состав вновь возникшей Чехословацкой республики, границу между ней и Венгрией пришлось устанавливать искусственно. Опыта в этом отношении не было никакого… По эту сторону оказались… часть Большого и Малого Житного островов, где продолжало жить большое венгерское национальное меньшинство».

Смеркалось. Жители окраины не спеша проходили мимо меня, и все в одну сторону. Может быть, они шли в кино? Чинно беседуя, прошли два венгра: один огромный, черноусый, в тоненькой рубашке, обтягивавшей обширный живот, другой маленький, поджарый, тоже усатый, в шляпе с пронзительно зеленой лентой. Девушки прогуливались в изящных брючках очень ярких расцветок. Я долго стоял на дороге, а попутных машин все не было. Потом подошло сразу две: одна взяла девушку в брючках, другая меня. Я ехал с молодым венгром доктором Кальманом и его супругой. Доктор приехал в Чехословакию всего на два дня, — вероятно, специально для того, чтобы подбросить меня до Нитры. Он неплохо говорил по-английски и очень интересовался успехами советского акушерства и анестезиологии, о которых я имел самое смутное представление.

В Нитру мы въехали затемно, и я сразу побежал на почту, чтобы позвонить в Прагу. Ждать вызова пришлось совсем недолго, но за это время мы успели разговориться с молодым чехом, по имени Вацлав, который звонил родным в северный городок Фридек-Мистек. Меня вызвали первым, и я дождался, пока Вацлав поговорит со своими. Потом мы вышли на улицу, вдвоем было куда веселее. Вацлав сказал, что он живет сейчас в общежитии сельскохозяйственного института в комнате на троих, что по случаю летних каникул он остался сейчас один и что, если бы я согласился заночевать у них в общежитии, это было бы разумно, потому что в гостинице может не оказаться мест и потому что номер должен стоить не меньше тридцати — сорока крон, а в дороге… Я ответил, что нахожу его доводы вполне убедительными, а ночевать в общежитии во всех отношениях интереснее и удобнее, чем в гостинице. Потом мы позвонили Юдите, подруге моей пражской свояченицы, и все трое пошли в кафе. Юдита рассказывала нам о своей родине. Она из Чалов-ца, это деревня на Житном острове, где недавно было страшное наводнение. Юдита уже несколько месяцев не была дома, ни разу после того, как Чаловец ушел под воду. Вода спала совсем недавно. Юдита предложила пойти завтра в их деревню. Я читал об этом наводнении, о том, как русские солдаты вместе с чехами, словаками и венграми спасали людей, скотину. Старичок, сидевший за нашим столиком, сказал, что русские солдаты вели себя как герои…

Потом мы с Вацлавом отправились в общежитие. Оно было огромным, шикарным: холлы, уютные комнаты со всеми удобствами, пластик, картины, горячий душ круглые сутки. Мы спали как боги в комнате Вацлава, где веселенькие девицы в купальниках, вырезанные из журналов, скучали над койками отсутствующих в летнюю пору студентов.

Нитра — древний город, с именем которого связано зарождение славянской культуры. Славяне были здесь уже в начале V века нашей эры. К IX веку относится упоминание о славянском князе Прибине, построившем здесь первый в Словакии христианский храм. Сюда пришли замечательные лингвисты древности, которых мы запросто, без всяких ученых званий и даже фамилий кличем Кириллом и Мефодием. Сейчас Нитра — промышленный город, центр сельскохозяйственного района. Он растет не по дням, а по часам. Район, где живет Юдита, напомнил мне наше московское Новое Рублево или Новые Кузьминки. Вдоль улицы ровненько стояли кооперативные крупнопанельные пятиэтажки с плоскими крышами, заросшими мелколесьем телевизионных антенн. Квартирка Юдиты даже по размерам и по стоимости мало чем отличалась от наших квартир этого типа: только рассрочка здесь была не на пятнадцать, а на сорок лет. Юдита принесла кофе и спросила, не раздумал ли я ехать на пострадавший от наводнения Житный остров. Это, наверно, сложно, может быть, и транспорт еще не ходит до их деревни. Я сказал, что так даже интереснее, и мы двинулись в путь. Но поезд довез нас только до Комарно, дорогу еще ремонтировали. Мы пошли к шоссе. Проходя вдоль набережной Дуная, я увидел над заводским причалом высокие белые рубки сухогрузных судов и надписи по-русски: «Володарск», «Дубна», «Жигулевск». Здесь строили речные и озерные суда по советским заказам.

Подвезти нас было некому, потому что по шоссе проезжали только велосипедисты да мотоциклисты, нагруженные вещами. Потом шоссе и вовсе опустело. Ровная, невзрачная равнина протянулась по обе стороны шоссе. Вода отступила совсем недавно. Кое-где еще стояли огромные лужи, и в воздухе сохранялся мрачный запах гнили. Деревья простирали к небу черные сучья, на которых торчали пучки соломы да еще иногда скелеты каких-то птиц и домашних животных. Бедные твари, загнанные водой на верхушки деревьев, наверное, умирали там, обезумев от страха.

Нам стали попадаться разрушенные дома. На многих надписи «Небеспечна ставба», то есть ненадежное строение. Надписи эти устарели, потому что дома уже рухнули.

Вот наконец Чал овец. Юдита побледнела от волнения: здесь дома ее друзей и родных. Вкривь и вкось лежат упавшие на землю крыши. А вон у колонки — мать Юдиты. Дом Юдиты еще не обрушился, и ночевать к ним приходят родственники. Мы вполголоса беседуем, пьем чай. Потом мать Юдиты постелила мне в средней комнате, сквозь широкую трещину в стене виднелись звезды…

Наутро мы ждем попутной машины у почты. Народу много. Крестьяне не спеша в который раз обсуждают трагическое событие, толкуют о том, что будет теперь и как жить.

— Уже у всех была комиссия. Комиссия признала…

— К каждой деревне прикрепили район, а если какой район не раскачается, тогда что? Надо, чтоб государство…

Восстановительными работами занимаются и государство, и шефы. Пока работают комиссии, описывают, подсчитывают. У крестьян на рукавах повязки: они все тоже члены комиссий. Из домика почты выходят умываться полуголые молодые парни из Остравы. Это шефы — специалисты и члены комиссий. Конечно же, все восстановят: все дома, все поля, все стада. Труднее, наверно, бывает после такого разора восстановить человечье усердие, веру в необходимость так упорно трудиться, строить, пахать, нести в дом по зернышку, покупать, копить… Зачем, раз вдруг может случиться вот такое? В конце-то концов люди, конечно, забудут о бедствии, вырастет новое поколение…

Машин все нет и нет. Юдиту взял знакомый мотоциклист: она опаздывала на занятия в Нитру. Я решил идти пешком к югу. Снова рухнувшие дома, черные провалы окон, перевернутый фургон, размытые шпалы дороги, тина на голой земле…