Герман Малиничев - На суше и на море 1966

Объяснение озадачивало больше, чем сама загадка. Джордж внимательно огляделся вокруг и увидел нечто такое, чего не заметил раньше. В двух метрах правее, едва виднеясь в траве, лежал влажный сероватый комок с неким подобием хвоста…

В имярек meisterii, вдруг пришло ему в голову, существует особый механизм для избавления от жильцов, не умеющих приспособляться, для устранения таких мозговых систем, которые склонны к кататонии, истерии или самоубийственному умоисступлению. Если можно так выразиться, пункт, предусматривающий незамедлительное выселение.

Вивиан сумела стимулировать этот механизм, убедить этот удивительный организм в том, что мозг Мак-Карти не только не нужен, но и опасен, можно даже сказать, «ядовит».

Мак-Карти — таков был ее бесславный конец — даже не удостоилась чести быть переваренной, а была извергнута в виде испражнений.

Двенадцать часов спустя, к заходу солнца, они добились немалых успехов. Они договорились по всем важным вопросам и снова устроили облаву на стадо псевдосвиней и пообедали. Наконец из совершенно различных побуждений — Джордж считал естественный метаболизм чудовища явно неэффективным при быстром передвижении, а Вивиан и слышать не хотела о том, будто бы она может быть привлекательной для мужчины в своем нынешнем обличье, — они серьезно занялись переустройством своего тела.

Первые попытки были необычайно трудны, потом все пошло удивительно легко. Вновь и вновь им приходилось возвращаться в амебовидное состояние из-за какого-нибудь забытого или плохо функционирующего органа. Но каждая неудача лишь выравнивала путь, и в конце концов они воздвиглись друг перед другом, задыхаясь, но дыша, пошатываясь, но держась на ногах, — два изменчивых гиганта в благоволящей полутьме, первые люди, которые создали сами себя.

Потом они прошли тридцать километров, отделявших их от лагеря Федерации. Встав на гребне горы и глядя на юг через неглубокую долину, Джордж увидел слабое зловещее зарево. Это железоделательные машины извергали из себя металл, чтобы накормить фабрикаторы, которые наплодят мириады космических кораблей.

— Мы ни за что не вернемся к ним, да? — сказала Вивиан.

— Ни за что, — спокойно сказал Джордж. — Со временем они сами придут к нам. Мы подождем. Мы будущее.

И еще одно, так, пустяк, но очень важный для Джорджа: в нем сказалась его любовь к завершенности — один период кончился, другой начался. Он наконец-то придумал название для своего открытия: вовсе не что-то такое meisterii, a Spes hominis — Надежда человека.

Фотоочерк

Заставка А. Белова

Это был очень длинный день. Начался он для меня еще затемно. Я приехал на биостанцию у озера Жувинтас поздно вечером. В окнах уже не было света, и только луна, прорывшаяся сквозь облака, рассыпала серебро по отдаленным плесам.

Запоздавшего гостя накормили, угостили каким-то особенным чаем, настоенным на ароматичных травах, и глубокой ночью отвезли в заранее приготовленный скрадок — шалаш из толя с отверстиями-амбразурами, смотревшими в разные стороны. Это сооружение было воздвигнуто на плоскодонке и замаскировано тростником.

Лодка стояла в зарослях тростника. В этой «крепости», разложив свой разнокалиберный фотоарсенал, я должен был ждать рассвета, появления лебедей, уток и прочей населяющей озеро живности. (У ружейных охотников это называется охотой из засидки.)

Ночью прошла гроза. Низкие тучи, сгущая темноту, бежали над озером. Крупные капли дождя в переменном темпе барабанили по моему шалашу, шуршали в озаряемых вспышками молний камышах. Под этот шум, дополняемый по временам раскатами грома и легким плеском бьющихся о борт волн, я уснул, убаюканный покачиванием лодки.

Когда я проснулся, гроза прошла. Уже светало: летняя ночь короче воробьиного носа. Озеро мирно спало под ватным одеялом тумана. Тишина. Только в зарослях монотонно урчали лягушки да где-то неподалеку плескалась большая рыба. Вот возле самой лодки беззвучно, с озабоченным видом проплыла лысуха, вдали послышался звук лодочного мотора, а потом хлопанье крыльев лебедя. Озеро просыпалось. Казалось, что свет надвигающегося утра вытесняет тишину. В дружный хор лягушек вплетались голоса лысух. Появилась пара чомг с птенцами. Повертелись перед скрадком и уплыли восвояси.

В предрассветной мгле приблизилась едва заметная на фоне отражающей белесое небо воды пара лебедей. В камышах пищала какая-то птица. С криками, сверкая кипенно-белым оперением, пролетали чайки.

Смотрю на часы: 25 минут пятого.

Почти совсем рассвело. Лебеди кормятся. За ними дальше, чуть в стороне, еще и еще. Да здесь настоящее лебединое царство! С плеса подплыла серая утка. Заметила скрадок, остановилась и, видимо, заподозрив опасность, повернула на обратный курс. Лебеди все кормятся. В поле зрения уже шестнадцать белоснежных, величественных птиц. Среди них, как челядь возле княжеских особ, суетятся лысухи.

Перед самой лодкой с криками мелькают в воздухе черные крачки. Вот одна из них затрепетала над тростником, склюнула с травинки какое-то насекомое и умчалась догонять товарок.

4 часа 50 минут. Розовеют облака. Берега еще закрыты туманом. Параллельно лодке, как под парусами, приподняв крылья, плывет лебедь. Потом, хлопая крыльями, разбегается по воде, тяжело поднимается в воздух и летит к камышам. За ним пролетают другие. Мелькают крачки, летят стаи уток. На озере оживление и вдруг, как по команде, затишье. Только крачки стремительно, как ласточки, летают вблизи скрадка над самой водой или, трепеща крыльями, висят в воздухе над камышами. Справа слышу чей-то голос. Двое рыболовов-спиннингистов плывут в лодке. Это они напугали птиц. Приходится выбраться из скрадка и попросить их перейти на другое место.

Озеро снова накрыло туманом. Свежий ветер гоняет его по плесам. Багровое солнце медленно поднимается над тростниками, бросая на воду червонную дорожку.

Издали слышен шум крыльев подлетающих лебедей. Вот они, пяток белокрылых красавцев. Мимо скрадка, почему-то парами, в кильватерном строю проплывают восемь лысух. Хотя уже достаточно светло и стрелка экспонометра давно перешла «критическую» черту, снимать нельзя. Телеобъектив подчеркнет висящий над водой туман, и это испортит снимок. Снова на плесе забелели десятка два лебедей. Далеко… На дне лодки вода. Сапоги промокли, но холода не чувствую. В «глазок», прорезанный в стенке шалаша, вижу лебедя. Он приподнимается, хлопает крыльями, как бы разминаясь, потом после разбега поднимается на крыло и подлетает ближе. А кругом все хлопают и хлопают мощные крылья. Солнце ярче освещает тростники. Кричат лысухи. На берегу кукует кукушка. Плещется рыбья мелочь: видно, окунь гоняет. Совсем рядом со скрадком, сверкая на солнце оперением, плавает одинокий лебедь. Он охорашивается, пьет, трясет хвостом, кормится, опуская длинную шею под воду, и временами оглядывается.