Герман Малиничев - На суше и на море 1966

Заселение и распашка южных степей привели к вымиранию тарпанов. По словам Гептнера, их гибель определилась экономическим развитием страны. Финал наступил быстрее, чем ожидали самые неисправимые пессимисты. Еще в начале прошлого века на юге Украины и в Крыму обитали довольно многочисленные табуны тарпанов, а уже в 1879 году погиб последний тарпан. Это была одноглазая кобыла с достаточно интересной и неплохо документированной историей.

Записана она в семейной хронике Фальц-Фейнов. В конце прошлого века Фридрих Фальц-Фейн приобрел в степи к северу от Крыма большой участок земли. Там он создал заповедник Аскания-Нова, где проводились опыты по акклиматизации многих экзотических животных.

Соседом Фальц-Фейнов был крупный землевладелец Александр Дурилин. В Рахмановской степи [41] На левом берегу нижнего течения Днепра. у него паслись большие табуны лошадей. К семидесятым годам тарпаны в этой местности уже исчезли. Но однажды неведомо откуда прискакала дикая лошадь и, зорко оглядываясь по сторонам, направилась к табуну [42] Фальц-Фейн полагает, что она пришла из табуна, который кочевал к западу от Аскании-Нова, там, где сейчас проходит железная дорога из Николаева на Джанкой (тогда она только строилась). В начале 70-х годов в табуне было восемь лошадей, потом их стало пять, две и наконец осталась одна кобыла, которая и ушла на запад, в Рахмановскуго степь. . Она, видно, тосковала без лошадиного общества, но боялась приблизиться к своим «цивилизованным» сородичам. Постепенно, день за днем она набиралась храбрости и наконец привыкла к домашним лошадям. Когда табунщики были далеко, кобыла-тарпан паслась вместе с другими лошадьми. Но как только люди приближались, она, дико всхрапнув, скакала прочь и в сторонке дожидалась, пока они отъедут подальше.

Рассказывают, что, отдыхая, она никогда не ложилась на землю, как домашние лошади. Даже спала стоя.

Прошло три года, прежде чем дикая лошадь стала более доверчивой к людям. Она уже не убегала далеко, когда верховые табунщики приближались к ней. А на водопоях и зимних подкормках подпускала их совсем близко. За эти три года она дважды жеребилась, и отцом ее жеребят был вожак дурилинского табуна. Выросших жеребят пытались запрягать, но они не годились для работы.

Через три года дикая кобыла решилась вместе с табуном войти в зимний загон. По приказу Дурилина домашних животных выгнали из конюшни, а ее заперли там. Обезумевшая дикарка стала метаться по конюшне и выбила себе глаз. Потом, забившись в темный угол, застыла. Несколько дней простояла она там, отказываясь от еды. Но голод и жажда взяли свое. Постепенно она стала брать сено из рук конюха, ходить на водопой, но всякий раз старалась вырваться. Оседлать ее было невозможно.

После того как весной кобыла ожеребилась (уже в третий раз), ее решили выпустить на вольный выпас вместе с табуном. Думали, что она стала совсем ручной. Но она, как видно, свободу ценила выше сытой жизни. Как только открыли ворота и сняли недоуздок, кобыла с громким ржанием умчалась в степь. Позднее она вернулась, но ненадолго: подозвала своего жеребенка и ускакала вместе с ним. Больше их не видели.

В декабре 1879 года в Аскании-Нова прослышали, что всего в тридцати пяти верстах, в Агайманском Поду, у села Агаймая, видели будто бы дикого тарпана. Крестьянам захотелось испытать резвость своих коней, и они решили поймать его. По всему Агайманскому Поду расставили конные подставы, на которых лучшие ездоки на лучших лошадях (иные и одвуконь!) дожидались преследователей, чтобы сменять их в бешеной скачке за тарпаном.

Погоня продолжалась весь день, и, возможно, так и не догнали бы тарпана, но тому не повезло: он сломал ногу, попав в сурчиную нору. Люди окружили беспомощно лежавшее на снегу животное и, связав его, привезли в Агайман. Тут оказалось, что это та самая одноглазая кобыла, которая предпочла свободу дурилинской конюшне.

Своим свободолюбием она вызвала такую симпатию у крестьян, что те решили спасти тарпаниху и упросили деревенского парикмахера (он же и коновал) сделать ей протез. Но измученное животное не воспользовалось этой любезностью врагов: в конце декабря 1879 года последний «вольный» тарпан умер в ненавистном ему плену.

В плену, правда, жила еще одна дикая лошадь — знаменитый «шатиловский» тарпан, который после рождения лишь неделю провел на свободе, а остальные двадцать лет — в неволе.

И. Н. Шатилов был большим любителем лошадей, очень интересовался тарпанами, много писал о них, всеми силами старался спасти этих редких животных от уничтожения. В конце прошлого века он по просьбе Петербургского общества акклиматизации животных доставил в Москву и Петербург двух тарпанов. Это были единственные из тарпанов, тщательно исследованные зоологами, единственные, от которых сохранились кости: череп от «шатиловского» и скелет от «таврического». Череп хранится в Зоологическом музее МГУ, а скелет — в Ленинграде, в Зоологическом институте Академии наук.

«Таврического» тарпана поймали в Таврических степях, в имении В. А. Оболенского. В 1862 году его привезли в Петербург. Академик И. Брандт, увидев дикого коня, решил, что не стоило его так далеко везти: это не тарпан, а «скверная крестьянская лошаденка».

Шатилов не согласился с этим выводом. По его мнению, тарпан не одичалая лошадь, а вид дикого животного из семейства лошадиных.

«Позднейшее изучение черепа и скелета этого тарпана, — пишет профессор В. Г. Гептнер в «Заметках о тарпанах», — показало, что прав был Шатилов, а не академик Брандт». Если «таврический» тарпан был похож на «шатиловского», то Брандт ненамного ошибся. Черепа диких лошадей почти не отличаются от черепов домашних, и решить, изучая их, кому принадлежали они, диким или домашним животным, очень трудно. А вот если судить по экстерьеру, то есть по статям, по внешности, то «шатиловский» тарпан на дикую лошадь был мало похож. Дело в том, что сохранились его фотографии, сделанные в 1884 году в Московском зоопарке. На фотографиях тарпан выглядит обыкновенной лошаденкой с оленьей шеей, длинной гривой, челкой и со щетками на задних ногах. А такими признаками настоящие (чистокровные) дикие лошади не обладают.

«Шатиловский» тарпан, прожив в зоопарке около двух лет, умер. Долгие годы ученые считали его последним представителем тарпана, хотя и нечистокровным.

Но действительно ли он был последним?

Перед войной в руки наших зоологов попал документ, который заставил их в этом усомниться. Весной 1934 года В. Г. Гептнер получил заверенные несколькими свидетелями показания зоотехника Н. П. Леонтовича.

«В 1914–1918 годах, — сообщал Леонтович, — я имел возможность наблюдать последний экземпляр тарпана. В эти годы животное жило в имении Дубровка Миргородского уезда Полтавской губернии».