Герман Малиничев - На суше и на море 1966

На закате весь вечер грохотали взрывы. Эчай перестала их слушать.

Однажды, когда они проходили мимо гряды холмов, перемежавшихся зарослями карликовой березки, появилось много пестрых зверюшек. То и дело они шмыгали между кочками, в траве или во мху. Иногда они выглядывали из своих норок или юркали в них не очень-то проворно. Это пеструшка, храброе создание! Она даже оленя не боится, пытается вцепиться в его морду, а тот, не обращая на нее внимания, просто захватывает языком зверька, словно какой-нибудь гриб или травку. Это лемминг — полярная мышь с пестрой спинкой, довольно большой головой и бесстрашным сердцем. Как-то Олесь хотел схватить пеструшку. Она встала на задние лапки и так сильно стукнула зубами по руке, что прокусила кожу. Если пеструшка не успевала юркнуть в норку, она опять нападала на врага, прыгала на него, угрожающе шипела, кусалась острыми зубками и била своей головкой, как молоточком, по всему, что ей угрожало. Сначала Олесь дразнил пеструшек, его забавляла их отчаянная храбрость. А Эчай вспомнила, что бабушка в тяжелые дни ловила и поджаривала их. Эчай научила Олеся, как это делать, и теперь он стал главным охотником и поваром, подававшим к столу мышиные окорока. Окорочечки были очень жирны и вкусны, несмотря на свои крошечные размеры. Это было нежное лакомство и сытная добавка к приевшимся форелям. Охота на мышей доставляла и Олесю, и Эчай развлечение. Гоняясь за одной особенно хитрой пеструшкой, Олесь наткнулся на дремавшего глухаря. Глупая птица спросонья, разбегаясь на взлет, увидела Эчай, повернулась и побежала обратно, прямо в руки Олеся. Он схватил глухаря за лапу, Эчай упала на птицу ничком — дичь была поймана. Ну и вкусен же был этот жирный глухарь! Они вспомнили Кархо, его глупых деревянных птиц, что болтались у них в бабушкиной веже под потолком. Как давно это было!

О том, что ожидает их впереди, они не думали.

Один удар взрыва раздался совсем близко. Эхо уносило его в горы.

После морозной ночи выдался ясный день. Ходьба и скудное солнце разогрели Эчай и Олеся. Они весело шли все вперед и вперед, держа путь на север. На ходу слагали песню о том, как идут они с горушки на горушки, от елочки маленькой к елке высокой, от березовых кустиков к березе кудрявой. Пышный ягель они топчут ногами, идти хорошо. Они пели еще, что много здесь тропинок, а по какой им тропинке идти, не знает даже ветер.

Куда идти? Вот расходятся тропы в стороны — и вправо и влево. По этой ходили олени, и по этой ходили олени, а следов человека нет. Куда идти? Зажмурили глаза и пошли наугад.

Долго ли, коротко ли — вышли на широкий увал. Вся вершина его поросла мелкой стелющейся березкой. По склону сбегал лесок из кустов мелкой березы, маленьких ив, уродливых, общипанных елок. А над этим «лесом» высились огромные валуны. Мохнатые от покрывавших их мхов, трав и лишайника, они угрюмо смотрели на обширное болото, расстилавшееся перед ними.

Олесь уже притомился, Эчай присматривала камень, где бы им отдохнуть. Один старый, замшелый валун ей приглянулся. Темно-зеленый мох густо покрыл его сверху донизу. А на макушке камня росла маленькая береза с уже облетевшей листвой, на ветках трепыхалось всего лишь несколько желтых листьев. От каждой веточки извивались по ветру тонкие, серебристые нити паутины. Мох лежал, как ковер. Эчай решила тут устроить привал.

За камнями шевельнулись кусты.

Эчай и Олесь притихли и сразу сели на землю. Кусты за камнем опять зашевелились, словно их кто-то трепал или мотал из стороны в сторону. Олесь сразу смекнул, в чем дело.

— Это олень чешет рога, — воскликнул он, поднимаясь.

И в самом деле, из-за камня появилась голова оленя. Он удивленно уставился на нежданных гостей, а клочья мягкой кожи рогов смешно болтались у него перед глазами. Олень не убежал. Он посмотрел на детей и потянул ноздрями воздух.

Изможденный, худой, кожа да кости, с опухшей левой передней ногой, олень устало смотрел на детей, расставив ноги, как подпорки. Олень был болен, шерсть торчала клочьями. Из-за хромоты он отбился от стада и бродил один. Это был домашний олень. Олесь пошел было к нему, но тот повернулся и, ковыляя, степенно отошел от мальчика подальше. Однако не убежал.

Эчай решила расположиться на привал тут, у камня. Олень остался с ними, он ходил поодаль, щипал верхушки березок, прикусывал ягель. Ночью он улегся совсем близко. Его рога освещал свет костра.

Когда Эчай и Олесь тронулись в путь, олень пошел за ними вслед и не отставал. Они назвали его Стариком и были рады, что они уже не одни, что их трое. На ночлеге Олесь попытался приладиться к Старику, пригреться у его теплого живота, но олень вскочил на ноги и, хромая, ушел в сторону. Немного погодя он приковылял к костру и со вздохом улегся на отдых, привычно и спокойно.

Утром Эчай поднялась на высокую плоскую возвышенность. Она хотела осмотреться, не увидит ли где-нибудь чум или дым, или лопарский шалаш, или стадо, от которого отбился Старик.

Кругом виднелись невысокие холмы, покрытые только ягелем и множеством камней, больших и малых. Вдали залегли синие горы, вершины их уже покрылись снегом. Он морозно блестел на солнце.

Они двинулись дальше. А под ногами все осколки камней, да скудный ягель, да ползучие ветви карликовой березки, да кустики брусники и черники, торчавшей вокруг камней.

Изредка встречались речки и ручьи. Ни одной даже самой маленькой рыбешки в них не было. Крошечные озера скорее напоминали лужи, холодная, прозрачная вода казалась стеклянной и безжизненной.

Ни звериного рева, ни шелеста трав, ни птичьей песни, ни крика чайки в небе. Пусто. Тихо.

Два дня Эчай и Олесь шли этой пустыней, голодные, иззябшие. Они часто оглядывались назад и, видя ковыляющего Старика, радовались, что они не одни. Надеялись, может быть, он знает дорогу к людям. Олень шел сзади, ну и это хорошо. На третий день не могли они найти дров, огонь развести не удалось. Утром встали — оленя нет. Он не нагнал их и к вечеру. Они надеялись, что Старик еще вернется.

Эчай было жаль старого оленя. Она скучала без него. Олень не блеял, не говорил, не кричал, даже не слышно было, как он ступает копытами, а все-таки было не так тоскливо, когда сзади шло еще одно живое существо. И право, когда она посматривала на него, так и казалось: вот стоит живой человек, а из-под рогов смотрит спокойно человеческое лицо. Он особенно походил на человека, когда вздыхал, нюхал ветер, что-то ему говоривший. Привыкла Эчай к этому оленю.

Олесь смотрел на дело иначе, он рассчитывал заколоть его и прокормиться мясом, когда наступят морозы и выпадет снег, когда нельзя будет идти вперед. Олесь стал мужчиной.

По правде сказать, и Эчай подумывала, что это было бы хорошо.