Жорж Блон - На суше и на море 1965

Саша мотала головой и терла глаза. Липкие, едкие слезы жгли щеки. А когда она отрывала от лица ладони и ничего не могла рассмотреть, ей казалось, что и глаз больше нет, а есть только глубокие, болючие раны. Тогда она начинала тихонько подвывать низким, совсем волчьим голосом и ломилась сквозь кусты, раздвигая их твердым, выпуклым животом. Искры падали на шею, жалили руки.

Запнувшись, Саша упала ничком и уже не смогла подняться. Тогда, вытянув руки, она поползла вперед, с трудом волоча по земле тяжелое тело.

Неведомая сила толкала ее вперед, и Саша косила ослепшими от дыма глазами.

Кончиками пальцев она вдруг почувствовала мокрый песок и, потянувшись всем телом, ткнулась лицом в воду. На секунду боль в глазах стала невыносимой. Она открыла рот в крике и захлебнулась ледяной водой.

Боль вдруг прошла, и она увидела: серебряные тени проносились у самых губ и сворачивались в вихри струйки песка на дне. Не поднимая лица, она еще дальше вползла в воду и перевернулась на спину.

Дым волокло над самой рекой. Сильный ветер летел с верховьев, мял его и дыбил, рвал в клочья. Черное с желтым вставало в просветах.

Ей снова стало очень страшно, как в ту минуту, когда она впервые увидела огонь. Были беспорядок и паника. Сворачивали лагерь, кричали, матерились. И она была в те минуты, как все, только вдруг просочилось и вытеснило все одно желание — выжить, уцелеть, спастись. Голова стала ясной, взгляд цепким. Она больше не металась. Руки обрели привычную ловкость. В один миг она представила себе весь путь, пройденный за лето: и реку, и повороты звериной тропы, и приметные камни.

Валерка развернул рацию в стороне у трухлявой валежины и стонал, стоя на коленях: «Дымка, Дымка, Дымка! Я Туман, я Туман, я Туман!..»

А Саша была в мыслях уже далеко и смотрела на всех пустыми глазами. Была еще в груди настороженная, пугающая тишина, как в большой пустой квартире. Отчего это, она не знала. Становилось не по себе. Но и это прошло, когда кто-то закричал, что внизу по реке тоже горит.

Тогда она лихорадочно подумала, что уходить было надо вдвоем с сильным человеком. И Саша вспомнила про Валерку. Она подбежала к нему и толкнула в спину.

— Брось… Давай сматываться.

Дуга с черными бляхами охватывала Валеркину голову, закрывала уши.

— Подожди, Саш…

— Ты дурак?! Да?! — сказала она и мелко задрожала.

Валерка замахал руками.

— Я, может, докричусь. — И он стал бодать головой наплывающий дым и сквозь кашель бубнить: «Прием…Прием… Прием…»

А куда мог докричаться Валерка? Было только половина первого, и до выхода в эфир оставался еще час. И радист на базе, наверное, или спал, или читал что-нибудь занимательное.

— Валерка, — сказала Саша, чихая, — бросай все. Своя шкура дороже. Пока трос натянут, пока лодка там…

Валерка, не переставая, звал «Дымку» и сутулил плечи над рацией. Саша ударила его в плечо. Он не обернулся.

И тогда пробормотала Саша свирепо сквозь зубы:

— Пропадай, еловый корень…

И, оглядываясь, стала пятиться, приседая, пританцовывая и спотыкаясь.

Харитон грозил ей кулаком и искал кого-то растерянными, плачущими глазами. Саша вдруг заметила, что нет Назарова. Оттого и суетились бестолково люди, не знали, что делать. А надо было, не теряя ни секунды, уходить к реке. Огонь стремительно шел по верхушкам елей, хрустел и чавкал кустами. Дым накрывал лагерь.

И Харитон, сжав кулаки, вдруг закричал:

— Трос, трос, трос возьми!

Саша увидела Назарова. Тот выползал из палатки задом и зажимал под мышкой брезентовый сверток. Харитон не видел его, рылся лихорадочно в груде снаряжения и, срывая голос, орал:

— Карабанов!.. Документы захвати… Все бумаги… Куда тебя?.. К реке, быстрее!..

Назаров выпрямился. Лицо у него стало белым, словно выстиранным, а глаз совсем не было. Что-то оборвалось в груди Саши. Она колебалась только секунду. Прыгнула за ель и, виляя в стороны, словно убегая от пуль, побежала к реке… Позади отчаянно колотили землю чьи-то сапоги. Харитон гнался… Она побежала шибче… Только бы успеть к разметочному тросу раньше всех, пока огонь не отрезал путь.

Сейчас, лежа в воде и чувствуя, как немеет спина, как под лопатки входят хрупкие иглы холода, она поняла, не Харитон гнался за нею. То удирал Назаров…

Саша зло усмехнулась… Всегда был такой справедливый… И все боялись Назарова… Она молилась на него… Вспомнился вдруг Валерка, и Саша всхлипнула.

Она попыталась сообразить, где сейчас находится. Можно было рискнуть поплыть, но ниже лагеря посредине реки торчали гнилые клыкастые скалы и могло разбить о них быстрой водой.

Саша совсем не жалела, что убежала первой. Может, задержись она еще на минуту, и ей вообще бы не пробиться к реке. Троса она не нашла, словно сгинул он, растаял в дыму. Почему Назаров побежал в другую сторону? Бешеный огонь был вокруг… Каждый спасается в одиночку.

Саша вылезла из воды и, прикрывая голову полой штормовки, затрусила вдоль берега, прыгая через камни. Дым был горячий и сразу высушил лицо. Обрыв маячил сквозь дымную завесу то грудой камней, то упавшим деревом. Она споткнулась о что-то мягкое и тихо охнула.

У воды ничком лежал человек. Лохмотья чадили на нем. Он не стонал, а только слабо шевелился.

Саша остановилась и стала черпать ладонями воду и лить на лежащего. Потом сообразила, что проще втащить человека в реку, и ухватила его под мышки.

Человек замычал. Лохмотья стали сваливаться с него, и под ними показались лоскуты белого, розового и черного тела.

— Закройся, — хрипло сказала Саша.

Она говорила еще что-то, а сама не знала, кто это.

У человека там, где кожа обуглилась, появились тонкие щелочки, и из них сочилась розовая сукровица. Нестриженый затылок был знаком, и сосульки черных волос на шее, и две макушки… Две макушки — две жены будет…

Саша перевернула человека на спину. Это был Боев.

— Саня… — сказал он шепотом. — Пропадаю… Четвертая степень… Сорок процентов…

— Чего ты? — не понимая, спросила она.

— Четвертая степень… — Он моргнул, и не стало видно зрачков. — Жить охота. Спасешь, Саня? А?

Только сейчас поняла Саша, что Боев говорил про ожог четвертой степени и про то, что у него обгорело сорок процентов тела. Саша выпустила его плечи. Но сорок, а все восемьдесят…

— Может, выживешь, — сказала она и оглянулась.

Боев метался в бреду, расплескивая дергающимся телом воду вокруг, и вдруг успокоился, стал говорить бессвязно о какой-то санитарке Вале, о воронке, о танках…

Саша наклонилась к его лицу. Боев совсем не бредил, а смотрел ясно, в упор, не мигая. И вдруг, болезненно дрогнув губами, сунул руку в лохмотья на груди и торопливо протянул тонкую пачку размокших бумаг, перетянутых резинкой.