Мюррей Лейнстер - На суше и на море 1960

Сабьяш задумался, раскуривая потухшую трубку, потом продолжал:

— Может, что тут и не так, в этой сказке, только и правда есть. Голодали — правда, золото — правда. Ай, много тут золота, — покачал он головой, — Верные люди, геологи, говорили, когда их по горам водил, нашли тут давно еще самородок в 60 фунтов. Может, и был он с лошадиную голову. А по 10–12 фунтов много раз находили. Из всего Алтая, говорят, самое тут богатое место на золото. Однако спрятано далеко, и без хлеба его не возьмешь. Будет тут больше людей жить, будут хлеб разводить. Тогда и золото бери, пожалуйста. Вот о чем она, эта сказка.

Проводник замолчал, снова углубившись в какие-то свои думы. Молчали и мы, зачарованные всем виденным.

Могут же быть до такой степени разными, совершенно непохожими два конца одного и того же озера! Только-только, кажется, были мы в северо-западной части озера, где улыбчивы берега, где человеку не только возможно, но и уютно жить, а проплыв на веслах сутки, уже оказались совсем в ином мире — в первозданном жилище стихий. Оно поражает своей монументальностью, но еще более — непередаваемым богатством красок и настроений. В каждый новый момент при непрерывной смене освещения и озеро, и горы иные. Но они всегда удивительны и всегда подавляюще грандиозны.

Какими же крохотными и беспомощными казались себе тут мы, горстка людей, в лодке, букашкой проползающей среди колоссов. Нет, это сооружение природы не для жилья, оно для стихий.

Но вот, причалив к берегу небольшой бухты у самой южной оконечности озера, увидели мы обжитый человеком уголок. Небольшой домик, окруженный цветником и плодовыми деревьями, виднелся неподалеку. Рыбацкие сети сушились на изгороди.

— Хороший человек, Смирнов живет, — ответил на наши удивленные вопросы Сабьяш.

Неожиданно поливший дождь заставил нас поторопиться к домику. Детские голоса отозвались на стук, и мы вошли в просторную опрятную комнату.

— Здравствуйте, сейчас позову маму, она на огороде, — сказала черноглазая смуглая девочка лет восьми, державшая на руках грудного ребенка. — Коля, подержи Верочку.

Она передала ребенка младшему брату, который строгал что-то, расположившись на полу возле широкой русской печи, и выскользнула за дверь. Еще двое малышей — девочка лет четырех и мальчик, розовощекий крепыш примерно двухлетнего возраста — выглянули из соседней комнаты и, оробев, спрятались.

Мы осмотрелись. Чисто побеленная комната, очевидно, служила столовой и кухней. Простой добротный стол, накрытый клеенкой, скамьи вокруг него, табуреты. Чистые половички на полу. На полках возле печи за марлевыми накрахмаленными занавесками аккуратно расставлена посуда. Двустволка на стене, возле нее коврики ручной вышивки. В открытую дверь виден угол стола другой комнаты. На нем какие-то приборы, инструменты, книги. С краю несколько номеров «Литературной газеты», «Алтайской правды» и журнал «Сад и огород».

Говорят, жилище — лицо хозяина. Чьим могло быть такое жилище?

Наши размышления прервала женщина средних лет с миловидным усталым лицом, вошедшая в этот миг в комнату. Она сняла у порога мокрый брезентовый плащ, тщательно вытерла о половик ноги. То же сделали две девочки, одна уже знакомая нам, другая постарше, вошедшие следом.

— Вот и гости к нам с попутным ветром, — приветливо улыбнулась женщина. — Что же вы стоите у двери, раздевайтесь, проходите. Озябли, небось, устали. Туристы?

Она поправила скамьи у стола, пододвинула табуреты.

— Отдыхайте, а потом я вас на сеновале устрою.

— Да нет, спасибо, — отказался староста группы, — нам только дождь переждать бы, и дальше. Торопиться надо, пока озеро спокойно.

— А как же хозяина не повидаете? Он только недавно поплыл на ту сторону. Из колхоза Тельмана приезжали, просили помочь по столярному делу. Заодно сад у них посмотрит. Раньше как к ночи не вернется. Оля, беги-ка тогда к девочкам, — обратилась она к старшей, — за мысом они рыбу ловят, пусть сплавают, может быть, отца догонят, вернут.

Девочка накинула плащ, но в это время дверь распахнулась, в комнату стремительно вошла высокая стройная девушка.

— Вот! — торжествующе воскликнула она с порога, не замечая еще, видимо, посторонних, — Одна папина, одна моя.

И подняла над головой двух подстреленных уток.

В промокшем насквозь ситцевом платье, опоясанном патронташем, с двустволкой за плечами, легкая и сильная, девушка была необычайно хороша. Ее круглое, покрытое нежным загаром лицо горело возбуждением. Особенно хороши голубые глаза, оттененные тонкими бровями и черными, гладко зачесанными волосами. Они смеялись и торжествовали.

— Ты уже сплавала, Ирина? — удивилась мать, — А мы собирались за вами вдогонку девочек посылать. Отца надо бы вернуть, люди приехали.

— Нет, теперь отца не догнать. Я его высадила на том берегу залива, он пошел в Балыкчу. А знаешь, как он ходит? Сказал, чтобы только к ночи за ним приплыла. Да, мама, сказал он, чтобы Георгий без него рыболовные снасти проверил, а Надя чтобы не забыла все наблюдения, которые он ей поручил, вовремя провести.

— Да кто же он, наконец, ваш отец, — не сдержали мы своего любопытства, — столяр, садовод, охотник, рыбак?

— Наблюдатель. На гидрометеорологическом посту. А вообще, — лукаво улыбнулась Ирина, — он у нас Робинзон, наш отец.

Нет, как ни торопились мы, нельзя было уехать, не познакомившись с современным Робинзоном. Решили остаться.

Дождь не переставал. Он выбрал себе неторопливый, размеренный темп и намеревался, очевидно, идти и идти. В маленьком домике у Золотого озера было тепло и уютно. Вкусно пахло свежеиспеченным хлебом. Дети занимались своими делами, а мы слушали простой рассказ хозяйки дома — Доры Захаровны. Вот что мы узнали.

Тридцать лет назад приехал на озеро из Москвы 25-летний Николай Смирнов. Активный комсомолец, работал он в Москве самозабвенно и много, учился. Начали сдавать нервы. Наконец, болезнь совсем вывела его из строя, и только одно, как сказали врачи, могло снова поставить на ноги — природа. Так Смирнов оказался на Алтае.

Сначала поступил на кордон лесообъездчиком. Работая там, познакомился с дочерью местного рыбака-алтайца Дорой, женился. Вскоре на Телецком озере, неподалеку от Устья реки Чулышман, основного источника, регулирующего воды озера, был создан гидрометеорологический пост. Николай Смирнов стал на нем наблюдателем.

Подумалось, только очень мужественный человек мог решиться в одиночку жить и работать тут, в одном из самых диких и отдаленных углов Горного Алтая. До ближайшего алтайского поселка Балыкчи шестнадцать километров лодкой через залив Кыга, затем через тайгу и горы тропой или на лодке до устья Чулышмана, там пешком в глубь Чулышманской долины. А от Балыкчи еще чуть ли не сотня километров вьючными тропами до проезжей дороги. Второй путь, это тот, которым прибыли мы: лодкой вдоль Телец-кого озера к Артыбашу, в те времена тоже почти не связанному с внешним миром. В зимние месяцы на полгода наглухо закрываются и эти пути. Рассчитывать можно только на свои силы.