Александр Карнишин - Всячина [СИ]

Очень надо было мешать! Ха! И чемпионом он все равно не станет. Так сказал Стас и ушел.

Мальчик сломал ногу на тренировке, прыгая какой-то очень сложный хитрый фигурный прыжок.

Дети. Кости хрупкие, тонкие…

Так вот, о Женни… Она очень обиделась тогда. И все рассказала в школе. Как пришли, как делали уборку, и как потом Стас сбежал в самый такой момент. Ну, это она так говорила. Стас же не сбежал — он просто ушел. Потому что почувствовал — что-то тут не так. Нельзя оставаться. Вот как этот сон и мамин голос. Услышал — беги. На всякий случай — беги. Потом-то никто тебе не поможет.

Когда все стали смеяться и издеваться, предлагать прийти и убраться и у них в квартире, он просто посмотрел на девушку, посмотрел на всех остальных, вздохнул и сказал:

— А чего вы смеетесь? Ржете — чего? Вы же все умрете!

Это опять из книжки было. Так в одной книжке герой простыми словами народ успокаивал. И все замолкали. А тут только сильнее смеяться стали.

Ну, вот и нет теперь никого…

И некому сказать, чтобы он сменил рубашку, чтобы принял душ. И никто не заметит, что от него воняет — он-то сам уже не чувствует, так и пусть себе.

Но предчувствиям все равно верить надо. Он, может, потому и жив все еще, что прислушивается к предчувствиям. Уже давно жив «все еще». Уже очень давно.

Некому сказать этак с прищуром:

— А ведь ты, Стасик, помрешь на неделе.

Нет никого. И сказать так — некому. И значит…

Стас посмеялся почти неслышно. Поправил рюкзак, выглянул осторожно из-за угла, а потом пошел. Куда пошел? Да вперед! Надо найти себе другую хорошую квартиру. Еду найти надо. Голодным спать плохо. И сны снятся плохие.

Снится Женни, которая плакала на уроке химии, потому что ее брат разбился на своей шикарной машине. Снятся одноклассники, которых больше нет. Как они дергали его за рукава и смеялись, смеялись, смеялись…

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — учительским голосом произнес Стас.

Это тоже было из книжки. Только он не помнил, из какой.

Кстати, книжек же много вокруг. Можно и подобрать что-то для вечернего чтения. Или для растопки.

Никакого грохота и вспышек света, никакого ползучего густого тумана или запаха, как после грозы — вообще никаких световых и звуковых эффектов не было. Хотя, конечно, что-то ведь должно было быть — обязательно. Там же такая энергия используется! Вот в кино все в молниях было.

А тут — просто в дверь тихонько постучали.

Квартира у них была на первом этаже. Если подпрыгнуть, ухватиться за карниз, можно было стукнуть с улицы прямо в окно. Но это если друзья — они могли так шутить. А обычно же все стучали в дверь. В простую деревянную дверь с длинной трещиной посередине, крашеную темно-коричневой краской.

Сашка открыл. В темноте подъезда стоял незнакомый лысый мужик. Он улыбнулся нерешительно и сказал:

— Здравствуй, Саша. Я — это ты.

Сашка уперся «бычком» (так называла эту позу мама) и спросил:

— Вам кого?

— Мне тебя. Саш, я ведь к тебе из будущего.

— Ну, ни фига себе! — сказал Сашка и прикрыл рот ладонью.

Дома не поощрялись всякие «фиги» и другие такие же словечки. Хотя с ними гораздо легче выражать свои эмоции. Одним словом можно много выразить. Но вот за слово, скажем, «жопа» или еще «сволочь» ругали так, что даже потом обидно было чуть не до слез. Но не наказывали. Сашку за слова не наказывали, но ругали и воспитывали.

Он читал фантастику. Любил фантастику. И знал всякое про будущее, каким оно непременно будет, про космос и полеты, про разные фантастические чудеса. Вон в недавней книжке туннель как в метро проводили под Северным Ледовитым в Америку. А уж марсиане, которые золотоглазые и смуглые…

То есть, про гостя из будущего — это он понимал. Это было здорово.

И еще Сашка был очень вежливый — так его воспитывали родители. Он чуть отодвинулся в сторону и сказал:

— Проходите.

Мужик зашел, втянул шумно носом воздух, будто принюхиваясь, потоптался возле холодильника, будто примериваясь, потом скинул летние дырчатые иностранные туфли и кивнул:

— Ну, пошли к тебе, давай. Пошли скорее! У меня тут совсем мало времени.

Они прошли друг за другом по длинному рыжему половику через узкий темный коридор и перед самой кухней свернули налево. Тут жил Сашка. У него была железная кровать. Еще был диван-оттоманка с откидывающимися валиками. И письменный стол, который подарил главный инженер станции. Он тогда себе новый купил, а этот по знакомству подарил Сашке. На столе лежал большой и толстый лист оргстекла — это папа принес с работы. Под стекло Сашка положил фотографии наших хоккеистов — чемпионов мира. Якушев был прямо посередине, на самом видном месте. А в чемпионате СССР Сашка болел за «Спартак». Но открыток со «Спартаком» не было, потому что опять было только третье место. Хоть Якушев, конечно, все равно был лучшим.

Еще в этой комнате был большой платяной шкаф. Только без зеркала, потому что так он продавался — без зеркала. Но Сашка в этот шкаф почти не заглядывал. Там была взрослая одежда. А его одежда была в комоде, который стоял слева в углу. И на комоде еще была лампа-ночник из камня в виде белки. Камень был такой, что когда лампа включена, он как бы просвечивал, и была видна белка.

На шкафу лежали рулоны маминых выкроек. А за шкафом — большая линейка-рейсшина, по которой папа когда-то делал свои чертежи. А потом рейсшину поставили за шкаф, потому что папа перестал учиться — просто некогда было. Это он так говорил — некогда. Ему надо было работать и сына воспитывать. А еще ту рейсшину Сашка не доставал и не играл, как пулеметом — там даже приклад настоящий был! — потому что она была грязная. С края — грязная. Однажды они тут загнали крысу за шкаф, и папа лупил ее рейсшиной, пока она не сдохла. А мама не кричала и не визжала, а отпинывала крысу обратно за шкаф, когда та пыталась выбежать. Потом папа залил алебастром со стеклом все дырки в полу, и больше крыс у них не было. Рейсшину помыли. Но Сашка все равно помнил, что она грязная. И не играл ею.

Гость стоял, почти не дыша, медленно оглядываясь и как бы вспоминая все.

— Садитесь, — сказал Сашка.

И сам сел на стул. Верхом, положив руки на спинку. Так он выглядел увереннее. Как оперуполномоченный уголовного розыска в кино.

— Саш, — повторил мужик. — Понимаешь, я — это ты, только в будущем. Поэтому не надо мне выкать. А то как-то неприятно даже. Все равно, как я сам себя на вы называть буду.

И тут Сашка вспомнил, что в последней книге про путешествия во времени было сказано о разных эффектах и даже о невозможности таких путешествий. И немного приуныл. Потому что сначала-то ведь он поверил. А написано было, что так не бывает. А если бывает, то никак не встретиться тому, кто был в прошлом с тем, кто стал в будущем.