Александр Карнишин - Всячина [СИ]

Все высчитывали, в чью смену получится завершить рейд. Поставить точку, так сказать. Начать обратный отсчет — к дому.

Повезло — им. Именно их смене.

— Руки на пульт, — командовал маршал. — Ключ на старт. Реакторы на максимум. Линзы…

Руки автоматически совершали необходимые операции. Тут нажать, тут повернуть. Тут по команде синхронно со всеми щелкнуть тумблером. Еще никто не смог заменить человека, ни один робот. Тем более в таком тонком и опасном деле, как космос.

…

— Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела… Юр, это просто жуть какая-то! Вот представь себе такое. И как это объяснить? Что у них там было в той древности? Бомба какая-то взорвалась, что ли?

Юрка смеялся — какая еще бомба? Разве только инопланетяне со своей Звездой Смерти — они как раз недавно вместе смотрели «Звездные войны».

— Вот тут ты врешь, — тут же начинала она. — Если бы действительно прилетели инопланетяне, то они ведь страшно развитые. А раз они страшно развитые, то у них и чувства — тоже такие. Вот, скажи, ты меня любишь?

— Люблю, — счастливо вздыхал Юрка.

— Вот. А у них это чувство — в сто тыщ раз больше! Потому что цивилизация, блин! — это она уже говорила скрипучим голосом Масяни из мультика.

А потом не выдерживала и кидалась на Юрку, потому что уж очень он был, как она говорила, «щупабелен и обнимабелен».

Ночью опять звезды смотрели с чистого неба на спящий город. И одна звезда была больше всех.

…

— Капитан! Да, да — вы! Не желаете войти в историю?

Он вскочил и вытянулся, не понимая, что требует от него старый маршал.

— Подойдите. Эх, молодежь, молодежь… И я когда-то был точь-в-точь таким же капитаном… Ну? Вот этот рычаг. Двумя руками. Специально так сделали. Чтобы случайно не нажать. Давайте вместе. Вот я кладу руку на рычаг и командую…

Маршал сделал паузу, вдохнул и закричал страшно, как сержант в лагере:

— Огонь, мать вашу так и перетак! Огонь!

Рычаг поддался, клацнули контакты. Прозрачный купол сразу стал зеркальным. На такой свет смотреть просто нельзя. Загудело в недрах космического корабля. Задрожало мелко, завибрировало.

— Пошло, пошло… Так их всех! — кричал маршал.

Плазменный луч спустился на голубую с зелеными пятнами планету. Прошелся огненной чертой по темной стороне, уперся в океан — и расцвела на мониторах планета ярким цветком. Вспыхнула вдруг вся и сразу. И почти сразу погасла.

— Благодарю за службу, майор!

— Служу Отечеству! — щелкнул каблуками бывший капитан.

— Все свободны. Смена закончена. Скоро идем домой.

Сегодня они встретились у ворот оранжереи. Ее отпустили чуть раньше, потому что приказ о присвоении звания уже был зачитан механическим голосом через внутреннюю сеть. И это был праздник.

— Устал, солнышко мое?

— Очень устал, — честно сказал майор. — Но не для тебя. Для тебя я — в полных силах. И — майор!

Он приосанился, сверкая галуном свежей нашивки.

— А ты, звездочка наша, все приготовила?

— Да, засев начнется завтра, как чуть остынет почва. А потом сразу домой.

— Вместе — домой.

Они опять остановились между зимой и весной и долго смотрели на звезды. Там, среди звезд — их любимый дом. Там у них будет семья.

А на Звезде Смерти к новым планетам через глубины черного космоса теперь пойдут другие добровольцы. Очередь юных романтиков стоит у призывных пунктов — выбирай на любой вкус.

— Я люблю тебя, — сказал майор.

Это было правильно. Он должен был сказать это первым.

— Я люблю тебя, солнце! — ответила лейтенант.

И было им хорошо.

Тут ко всем приезжим относились очень хорошо. Приезжие — это деньги, это рабочие места для местных, это занятость, это, наконец, опять деньги. Приезжие — это всемирная слава и известность. Каждую деревушку ведь отфотографируют, да потом еще толстые альбомы по всему миру продаются, а сюда — копеечка капает. По копеечке, по копеечке… А где еще вы видели деревни, где все улицы камнем мощены?

— Я извиняюсь, — обратился ко мне мягким баритоном неслышно подошедший незнакомый мужчина. — У вас здесь свободно?

Свободно в этом ресторанчике было везде по раннему утреннему времени, но ведь и у меня — не занято. То есть, выходит, свободно. А вопрос был конкретный, и мужик этот ждал ответа, стоя слегка в полупоклоне, но не искательном, не зависимом, как половой или официант, если по культурному, а солидно, чуть приопустив к груди гладко выбритый подбородок, спокойно так и даже уверенно.

— Да, свободно, — ответил я и почему-то добавил. — Проше пана.

— Благодарю, — он сел напротив, аккуратно и привычно раздвинув руками полы длинного пиджака.

Или не пиджак это, а какой-нибудь кафтан, что ли? Хотя, какая разница, в конце концов, как называется их местная одежда? Тем более — в последний день.

Тут же материализовался, как из воздуха, юркий смуглый мальчишка в длинном фартуке, поставил перед ним толстостенную яркую в утреннем свете белую кружку с ароматным черным кофе. Под левую руку выложил корзинку со свежими круассанами, наполнившими воздух вкусным запахом горячего печива. И сразу исчез — как и не было его только что.

— Йорк, — опять вежливый кивок в мою сторону.

— Иван. То есть, Айвэн, если по-местному.

Йорк взял круассан, макнул его на мгновение в горячий кофе, аккуратно переправил в рот намокший конец. Прожевал, проглотил, запил, кивнул удовлетворенно. Видно, вкусный кофе. Я-то пил, хоть и с самого утра, пиво. Потому что пиво у них всегда вкусное. А еще, потому что это у них тут утро, и уже вставать пора, и на работу надо кое-кому, а у меня как раз время отдыха наступало. Вот и ужинал за завтраком.

— И как вам здесь у нас, Айвэн? — он снова макнул, снова откусил.

Ну, прямо, парижанин какой-то на Елисейских полях ранним весенним утром.

— У вас тут хорошо. Тихо у вас.

— Это — да. Тишина и покой. Бывал я в ваших землях. Очень, знаете, шумно, непривычно. Эти ваши дымогарные машины… Почему вы перестали использовать животных? От них все же гораздо меньше шума, они не такие опасные, да и металла столько не надо.

— Они медленнее, — возразил я, но тут вспомнил, что первые эксперименты и первые машины на основе тех экспериментов как раз были медленнее лошади. Гораздо медленнее.

— Вот-вот, вспомнили, да? То есть, кому-то было надо, чтобы вместо животных — железные вонючие и шумные машины. Жесткие. Опасные. Вот просто подумайте: мы тут с вами сидим и спокойно разговариваем. На улице — разговариваем. И аромат — чувствуете? Это вон, в садах, все цветет. Весна. Никто не мешает, не заглушает ни разговора нашего, ни этого прекрасного аромата. Это ведь не запах — именно аромат. Понимаете разницу, чувствуете? А у вас? Ну, сами подумайте…