Александр Карнишин - Фантастическая политика и экономика [Сборник рассказов; СИ]

Раздался треск автоматных выстрелов. К ошеломленному Ивану подошел полицейский:

— Прошу поставить свою подпись под протоколом.

— Но я иностранный гражданин!

— Какая разница? Закон — один для всех.

— Они украли мои вещи! — трясущейся рукой Иван показал на тела у стены.

— Ну, вот, видите, они за это и поплатились. Так поставьте свою подпись, пожалуйста, и можете продолжать движение. И напоследок козырнул приезжему:

— Добро пожаловать на свободную землю!

На улице солнце и тепло. А в большом зале бывшего колледжа сумрачно и нервно.

— Они здесь просто издеваются над нами! Родители принесли мне свежие фрукты…

— Какие?

— Да, какая тебе разница! Ну, яблоки всякие. У нас тут сад. Так эти забрали яблоки и окунули в бочку с хлоркой или еще какой заразой вонючей. Как будто это родители все зараженные, а не мы! Карантин — слово красивое. А в жизни карантин совсем не хорош.

Если в каком-то городе объявляется эпидемия, то первым делом надо отделить больных от здоровых. Потому что иначе просто никак, иначе смешаются, заболеют все — и конец тому городу. Как в Средние века, когда чума прошла по всей Европе. Как сто лет назад, когда новой чумой прошел незнакомый еще грипп. А если этим здоровым надо ехать куда-то? Как раз, как в данном конкретном случае.

— Я же сюда только на каникулы приезжал. Теперь давно пора возвращаться. Дни уже тикают. Каждый день прогула лекций — это потом столько трудов! Ночами, блин, не спать! А они не пускают. Чего они ждут? Что я взбешусь и на проволоку брошусь?

— Ждут они, друг Василий, чтобы проявились первые признаки заражения. Вот, например, в случае холеры, помнится, держали нас на Югах взаперти две недели ровно. И если никто не заболевал, то тех, кто сидел в карантине, считали здоровыми. Их можно было под конвоем отвести к поезду или там к самолету — и ту-ту! Потому и передачи с воли дезинфицируют. А не просто так для собственного удовольствия и для смеха над тобой.

— И что нам — две недели теперь тут торчать?

— Ну, почему же именно две недели? Это же при холере — всего две.

А тут, может, какая-то другая хитрая зараза. Сейчас же у нас в мире и радиация повышенная, и ультрафиолет, и загрязнение окружающей среды — вот вирусы всякие и мутируют. Я тебе скажу такую страшную вещь: есть, например, болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Это когда твои мозги ссыхаются и — того. Так вот у этой болезни с длинным названием инкубационный период может и десять лет длиться.

— Ты сейчас смеешься, да? — Василий уже чуть не плакал. — Десять лет? Это, что, серьезно? Студент. Второй курс престижного столичного университета. Всего лишь съездил на каникулы в родной город. И вот — нате вам. Ни вернуться вовремя, ни понять чего-то… Да еще и смеется этот тип.

Вроде как учитель, что ли. Так в разговоре с ним мелькало. Или он сам — врач? Названия разные знает, пугает…

— Смеюсь, конечно, смеюсь. А кстати, знаешь, Василий, друже мой, какие признаки той страшной и долгой болезни? О-о-о… Это такая интересная штука. Я как-то читал, любопытствовал. Так вот, начинается все с изменения личности. Больной, например, собирал марки. Вдумчиво собирал. Коллекционировал. Изучал их. Менял на другие. Добывал какие-то редкости. Гордился растущей коллекцией.

Всем показывал. И вдруг он забрасывает свои марки и совершенно перестает ими интересоваться. То есть, весь его интерес к хобби полностью теряется. Вот ты сам как, Вася, не чувствуешь пропажи интереса к хобби? Ладно, ладно, шучу… Ну, еще депрессия, все такое. В общем, ясно видимые изменения. И если кто здесь заметил за собой такое. Ну, или за кем-то еще… Понятно, да? Хрен мы тогда отсюда выберемся. Ни сейчас, ни через две недели, ни вообще. Потому что значит это, что мы тоже — больные. Зараженные. Вирусоносители.

Вот такая вам, дети мои, политинформация… Сказал и откинулся на подушку. Что еще делать в карантине, кроме как ждать его окончания? А ждать лежа все лучше, чем стоя или сидя, все равно ничего не делая. Ничего тут не было. Никаких развлечений.

Огородили колючей проволокой какую-то школу. То есть, по-современному уже был колледж. Посты кругом. Автоматчики и пулеметы по краям. Поставили недалеко снаружи яркие пластиковые палатки с поддувом. Такие, как в кино про научную фантастику. Бегают там врачи в белом и синем. Анализы регулярно берут со всей тщательностью и всякими предосторожностями. Ну, кормежка еще. Пусть не слишком вкусная, все стандартно, по-армейски. Но всегда вовремя и сытно. Никто не уходит голодным. Вот — жрать и спать. Еще тут можно разговаривать. Но такие разговоры иногда получаются, что хоть и молчать лучше. Или уйти в дальний угол, и уши закрыть ладонями, и думать, думать, думать… Вспоминать и сравнивать. Страшно, конечно.

Любая эпидемия страшна. Уж сколько про них прочитано разных книг, сколько фильмов просмотрено… Те же зомби, над которыми смеялись… К Василию подошел такой же столичный студент. Только из другого института — медик будущий. Степан. Зашипел щекотно чуть не в самое ухо:

— Они тут говорят, что какая-то эпидемия. Что много зараженных.

Это они так нам заявляют. Но мы же не болеем! И никто не болеет! Мы не чувствуем ничего такого! Вот ты видел заболевших? Ну, больницы, например, переполненные, или по домам врачи ходят в масках? Нет?

Может, кто умер? Слухи бы наверняка тогда ходили. Сам подумай — мы же местные. Уж нам бы сразу сказали. Так ведь нет ничего. Ни слухов, ни больных… Только военные эти. И, главное, сразу во всем ограничивают. Туда нам теперь нельзя, сюда тоже нельзя. А я так думаю: просто что-то у них случилось в столице. Просто, наверное, наши вышли на площади. Вот во всех городах и объявили типа эпидемию и карантин, чтобы никто не приехал на помощь. Понимаешь, да? Василий понимал. Кивал головой. Что-то давно назревало. Говорили давно, что, вот еще совсем немного — и все выйдем на улицы.

Баррикады построим. Полиция на нашу сторону вся перейдет. А солдаты все равно не будут стрелять — кто же стреляет в собственный народ? И будет у нас настоящая правильная народная революция.

— Но мы-то терпеть не будем, — жарко шептал в ухо Степан. — Мы все-таки свободные люди в свободной стране. Я сразу понял, что все — брехня. Не имеют они права ограничивать нашу свободу. Не было решения суда, чтобы настоящую тюрьму организовывать. Да и ничего мы еще такого не сделали, чтобы — в тюрьму. … Через день их было уже пятеро. Они отходили в угол и негромко обсуждали, что и как. Выходило, что все были уверены — вовсе нет в городе никакой эпидемии. А этот, то ли учитель, то ли врач, просто казачок засланный. Ишь, прислушивается ко всему. В разговоры лезет.

Разъясняет. Это, как всегда в тюрьме — подсаживают своего человека, чтобы знать, чтобы выспрашивать. И чтобы запугивать. Но нас уже не запугать! А этот все говорит, говорит: