Александр Карнишин - Фантастическая политика и экономика [Сборник рассказов; СИ]

А все почему? Потому что нарушены вертикальные связи, нет догляда настоящего, не хватает досмотра и информирования. Поэтому Президент (он так и сказал это слово — с большой буквы, и даже чуть привставая из-за стола) принял такое решение. Институту спецпредставителей президента — быть! Сложное решение, все понимают, но нужное и актуальное. Иначе потеряем страну. Иначе просто разрушим экономику.

— Но, извините. Я — историк. Какое отношения я имею к мясу?

— А вы думаете, президентов специально учат? Наш вот — кто по образованию? Президент? Или вот я… Знаете, какой у меня диплом? Не знаете. И значения это никакого не имеет. Тут главное — принципы.

Вот принципы у нас есть. И у вас они есть. Мы за сильную страну, за мощную промышленность, за порядок, за гордость за себя и всех наших, таких мощных и порядочных… В общем, идите. Идите — и представляйте на этом, как его…, — чиновник заглянул в свою тетрадь. — На мясокомбинате. Чтобы, значит, никаких там аварий, пьянства чтобы никакого, воровства всякого… Чтобы нормы соблюдались. Чтобы заразы не было. В общем — вот вам все карты в руки, ходите!

— Так я же не специалист.

— И это — хорошо. Вон, на той ГЭС, директор был настоящим специалистом. И начальник службы безопасности, и главный инженер, и ремонтники — все были специалистами. А сколько людей погибло! Или возьмем старое, из «совка», — он прищурился и слегка улыбнулся, как президент на портрете — мол, мы же понимаем, да? — Помните Чернобыль? Там были отобранные специалисты. Лучшие из лучших! И что?

А вот не было там, знаете, представителя президента. И президента, кстати, тогда не было. И все. И взорвали. До сих пор аукается.

— То есть, вы считаете, если бы тогда был президент, и если бы я, скажем, был там, на станции, то Чернобыля бы и не было? — кажется, я стал понимать их логику. Чиновник минуту молчал, рассматривая меня, как взрослый рассматривает ребенка, сказавшего несусветную глупость. И так посмотрел, и этак. И улыбнулся неуверенно — мол, шутите, да? Не шутите?

— Чернобыль был бы все равно. От спецпредставителя это не зависит, — он опять говорил, как при начале беседы — размеренно, четко, негромко, по врачебному. — Но тогда мы бы точно знали, кто крайний. Понимаете? Кто отвечает за все. Вот кто у нас в стране сейчас отвечает за все?

— Президент?

— Вот, понимаете, да? А кто отвечает за все на заводе? На этом, как его, мясокомбинате? Вот теперь я понимал.

— Вижу, поняли. Прониклись. Так идите теперь на свой мясокомбинат, и чтобы там все было — как положено!

Сегодня и прямо сейчас практичеки все стояли в очереди. Может быть, не в этой конкретно, но в каждом городе, в каждом поселке, в каждом селе такая очередь была. Длинная, извилисто повторяющая повороты улицы, обвивающая центральную площадь. Очень тихая. Это в магазин очередь может шуметь и переругиваться. В службу какую-нибудь бюрократическую — там и до драк доходило. Было время — и до драк. Теперь время другое. Теперь все строго в порядке живой очереди.

Строго и тихо. Еще шаг вперед. Все вместе — еще шаг вперед. Там, впереди, конец.

То есть, конечно, начало этой длинной всеобщей очереди. И вот все вместе — шаг левой, шаг правой. Потом стоишь и думаешь.

А что еще делать? Говорить тут нельзя. За разговоры быстро уволокут куда-то. Может, в самый конец очереди, и стой тогда опять… А может и вовсе — туда, в самое начало. Туда, куда медленно двигаешься.

Куда, вроде, стремишься, раз стоишь в этой очереди. А вроде и не торопишься и даже рад как будто, что очередь длинная. Снова шевельнулись впереди. Еще шаг. Кто устал — того без ругани отпускают. Но утром он снова встает в очередь. И теперь в самый конец. Все справедливо: из очереди вышел — очередь потерял. Поэтому лучше терпеть. Стоять, ждать, а потом… Шаг. И снова шаг. Все ближе и ближе туда, куда тянется очередь. Ноги болят. Но это ничего. Там, впереди, работают круглосуточно. Они там, наверное, меняются как-то. Потому что никакой человек просто не выдержит столько времени работать. Да, работать. Это все стоят в очереди — а они работают. Такая вот работа. Еще шаг. Уже видно небо над площадью. Уже слышны переговоры там в центре.

Вернее, не сами переговоры — что тут услышишь — а звуки. То есть, разговаривают, слышно. То есть, вполне все цивилизованно и человечно. То есть, говоря по-научному, гуманно, значит. Шаг. Некоторые еще называли это выбором. Не выборами, когда все вместе в один день приходили и кидали бумажку в прозрачный ящик, а выбором.

Потому что это каждый выбирает для себя. И больше выбора никакого: или вот так — или совсем наоборот. Вот и выбирай, значит. Не президента, не депутата — себя выбирай. Шаг. И еще подряд два. Повезло — как-то быстро метра два прошли. Бывает, очередь замирает на несколько минут. Но никто не ругается, не толкает передних, не кричит, что, мол, не больше штуки в руки и двайте уже скорее. Все молчат, думают, ждут. А потом — шаг. И еще шаг. И снова — шаг. Все ближе и ближе. Теперь уже слышно, что там впереди. Вот тихонько бубнит кто-то из ведущих. Они свою очередь уже прошли, теперь работают. Потом тишина.

Потом — снова шаг вперед. Вот уже и видно, а не только слышно.

— Пистолет с глушителем, — тихо говорят впереди. — Громко не будет, бояться не надо. Надо подойти, приставить и вот тут нажать. И все. Шаг вперед. Еще шаг.

— Я не могу! — вдруг взвивается крик. — Я не буду стрелять в женщину!

— Да, бог с вами, какая она женщина? Так, девчонка! Ну?

— Нет.

— Ну, нет, так нет. Девочку — в очередь. Этого — вперед. И снова шаг. И почти сразу — второй. Все происходит скучно и обыденно. Каждому объясняют правила и дают бесшумный пистолет с одним патроном. Надо просто доказать, что ты не тварь дрожащая, что не враг какой-то, не изверг, не предатель, не подлец. Ты — как все. Надо взять пистолет, выйти на середину, приставить его ко лбу или затылку стоящего на коленях, нажать спусковой крючок. И все. Ты свободен. Теперь можешь спокойно жить дальше, работать, расти в своей карьере. Теперь ты — свой. Ты — как все. Ты — нормальный. Вон стоит на коленях седой старик. Следующий в очереди внимательно слушает, что ему говорят — будто не знает и заново узнает. Получает в руки пистолет. Делает три шага, быстро касается дулом бледного лба. Слышен щелчок. Совсем тихий, как пальцами щелкнуть. Старик заваливается назад. Тело тут же оттаскивают куда-то усталые мужики. Пистолет вынимают из руки, хлопают ободряюще по плечу, подталкивают — все, все уже, иди, не задерживай очередь! А очередь — шаг вперед. Следующий. Это называется — сплачивание масс в коллектив. Это называется — крещение кровью. Это называется — или ты с нами, или ты против нас. И выбор теперь такой. Ты стреляешь в того, кого поставили на середину. Или ты сам становишься на середину. Кому-то достался ребенок. Так, пацанчик лет десяти с круглыми от ужаса глазами. Три быстрых шага, поднятая рука, щелчок. Очередь двигается. Вот опять женщина. Симпатичная. Но тот, кто в очереди, уже ученый. Уже видел, что бывает, если выбрать другую сторону. Поэтому стреляет почти спокойно. И даже улыбается, когда его провожают к выходу. Слабо улыбается, но все равно заметно. Шаг. И еще шаг. И все это в тишине. Даже переговариваются те, кто проводит мероприятие — вполголоса. Да, это — мероприятие. И не хуже других, между прочим. И даже полезнее многих. Потому что реально создает атмосферу выбора и отбирает, как там в библии, овец, что ли, от козлищ. Вот тебе и выбор, вот и отбор. Козлищ этих, значит. Шаг, еще один. Одна спина осталась впереди. Тихий усталый голос: