Александр Карнишин - Чернуха [Сборник рассказов; СИ]

— Действительно. Против — ни слова. А где же — за? Где ясно и твердо выраженная позиция? Позиции нет… А это значит, не наша позиция. Он оторвал от какого-то бланка корешок, расписался, махнул второму автоматчику. Тот подхватил бумажку почти на лету, тут же схватил меня за шиворот, выпихнул в коридор, где приняли два милиционера.

— Вот, — протянул автоматчик узкую бумажку. Бегом, постоянно приподнимая кверху заломленные назад руки, заставляя идти на цыпочках, меня вывели через черный ход во двор.

— Что в карманах? Показывай. Я выгреб телефон, бумажник, паспорт, ключи, какую-то еще мелочь.

Ключи мне тут же вернули, похлопав по плечу. Остальное забрали и при мне, не стесняясь, поделили. А потом передали двоим армейским, молча наблюдавшим за творящимся беспределом.

— Ваш. Вот бумага. Старший только глянул, повел носом, и вот меня уже перехватили у милиции, потащили к стене, поставили на колени лицом к бетону, покрытому грязными жирными пятнами. К затылку прислонилось холодное:

— Молись, если умеешь. Может, повезет там. Выстрела я уже не слышал.

— А вот интересно, — сказал он, аккуратно вставляя патроны в неудобный старый дисковый магазин. — Если вот тараканов, предположим…

— Что?

— Ну, вот если тараканов одну половину регулярно посыпать дустом, а другую, наоборот, подкармливать — они тогда начнут друг друга грызть?

— Думаю, нет, — я даже заулыбался, представив такой способ борьбы с тараканами.

— Значит, мы не тараканы, — он удовлетворенно кивнул давно немытой головой и с щелчком примкнул магазин к старому «ручнику» ДП. Илья у нас был недавно. Большой, сильный, молодой. Ему все было в радость: и марш-бросок, внезапный бой, и сама эта неторопливая подготовка к бою, и завтрак с ужином, где ему давали дополнительную порцию. Вот за рост свой и силу, которой сам как будто стыдился немного, ему сразу дали не автомат и не винтовку, а пулемет. Из старых запасов, со складов. А меня поставили к нему вторым номером. А заодно — дядькой-воспитателем. Так и сказал замполит:

— Ты, Семеныч, у нас тут самый старший. Да еще и из учителей. Вот тебе, считай, ученик. Постарайся, чтобы парень выжил в первых боях.

Поучи его. Я старался. Парень — выжил. Я учил его, как менять позицию. Как эту позицию выбирать, долго и тщательно рассматривая все подступы. Как заранее готовить еще две-три лежки, чтобы можно было в момент — кувырком, на четвереньках, ползком добраться туда и, пристроив пулемет, снова поддержать своих. С ручным пулеметом позади отряда хорошо. Он тебе и пулеметную точку подавит на расстоянии, и прикроет отступающих бойцов, если что. Плохо только, что магазин у него малой вместимости. На хороший бой никак не тянет. Приходится постоянно таскать в сумках пять-шесть снаряженных круглых неудобных железяк — тяжелое дело. В свободную минуту у нас с ним, бывало, начинались всякие умные разговоры. Илья впитывал любую информацию, как губка. Вот только с терминами… Да и вообще — с каким-то фундаментом в образовании было у него совсем никак, похоже.

— А что это — относительность? — вдруг поднимал голову. Я хотел сначала пошутить насчет того, что относительность — это совсем не то, чтобы отнести что-то куда-то. Но посмотрел на него — ждет ведь ответа!

— Относительность, спрашиваешь? Ну, как тебе объяснить, неучу…, — смеюсь, чтобы не обидно было.

— Я пять классов закончить успел! Ага. Все-таки успел зацепить мирное время. Учился, говорит. Но — всего пять классов. И гордится этим.

— О! Так это ты просто молодо выглядишь, понятно. Значит, целых пять классов? — я тяжело вздохнул, глядя поверх сосен на красную полосу заката. — Это, знаешь, совсем хорошо. Это просто здорово, что ты уже грамотный. Но вот относительность… Как пятикласснику рассказать теорию относительности? Или ему просто надо определение усвоить? Чтобы в разговоре понимать, о чем командир сказал или замполит?

— А давай, я тебе лучше на примерах! Вот, скажем, дать тебе один сухпай — это много или мало?

— Один? Мало, конечно, — тут он в себе уверен. Ему один сухой паек — так, размяться перед хорошим ужином.

— А если пять сухих пайков?

— Натовских или наших? — заинтересовался Илья.

— Предположим, натовских.

— Тогда… Ну, тогда вроде как нормально, но все равно мало.

— А сто пайков?

— Да где ты здесь возьмешь сто пайков, Семеныч? Он быстро перенял от всех в отряде это обращение к старшему по возрасту на «ты» и по отчеству. Да я и сам давно привык к такому.

— Ты вот в школе задачки решал про яблоки, да про груши — там же яблок не было? Вот и представь себе сто сухпаев. Натовских. Со сроком еще на пять лет вперед. Сто! Это тебе как?

— Много. Жаль, конечно, что нету столько, но все равно много.

Куда мне их деть? Их же с собой не потащишь. И закопать — а когда я потом вернусь к схрону? Нет. Сто — это много.

— Ну, вот. С пайками решили. А теперь другой пример — патроны.

Один патрон — это как?

— Один — по-любому мало!

— А если уже пять?

— И пять — мало.

— Ну, а сто, к примеру?

— Сто? Какой калибр, подо что? — тут он специалист. У нас все специалисты по оружию, да по патронам, да еще по взрывчатке некоторые специализируются.

— Скажем, сотка семь шестьдесят вторых, стандартных — под «калаш». Ну, как?

— Под «калаш»? — он задумался буквально на мгновение. — Мало будет сотки. Тут бы тысячу — хорошо будет. Или даже еще больше.

Цинка четыре в рюкзаке запросто можно унести. Они быстро расходятся. Четыре цинка — запросто? Это ему запросто. Я бы и с одним спину набил, намучился.

— Вот это и есть относительность. Мы говорим «мало» или «много» всегда относительно того, о чем говорим. Предположим, если их будет рота — это для нас сейчас много, например. А вот если нас будет даже целый полк — все равно будет казаться мало.

— Это потому что у нас полки маленькие? Это имеешь в виду? — он подозрительно косится и морщит лоб, ища скрытый в словах смысл.

— Это потому что относительность. Ясно тебе? Вроде бы кивает. Относительность, кажется, понял. Что еще вдруг прилетит в эту круглую большую голову? Каким вопросом задастся ни с того, ни с сего? Вчера мы дали бой местным белоповязочникам. Устроили засаду, и когда они двумя машинами пылили по своим полицейским делам, врезали из всего, что было в отряде. Пулемет Ильи в ближнем бою прошивал бронебойной пулей двигатель. Все, никуда не денутся. А потом расстрел мечущихся на открытом пространстве фигур. Я себе давно, еще в самом начале, внушил, что стреляем — по фигурам. Как будто экран перед нами — и по экрану стреляем. Мишени такие. А иначе никак. У меня по возрасту могли быть выпускники как с той, так и с этой стороны. И чему я их, выходит, учил? И зачем, собственно? Да, собственно, зачем? Вот придут такие Ильи, выкосят тех, кто учился. И что дальше?