Айзек Азимов - Антология мировой фантастики. Том 2. Машина времени

— Это значит, в будущее, да?

В капсуле раздавалось тихое гудение, свидетельствующее о том, что приборы включены. Харлен незаметно надавил локтем на пусковой рычаг.

Ни с чем не сравнимое чувство «движения» сквозь Время не вызвало у нее тошноты, как опасался Харлен. Она сидела притихшая, спокойная и такая красивая, что при взгляде на нее у Харлена замирало сердце, и плевать ему было на то, что, проведя ее — человека из Времени — в Вечность без специального разрешения, он совершает очередное преступление.

— Эндрю, что означают эти цифры? Годы? — спросила она.

— Нет, Столетия.

— Ты хочешь сказать, что мы перескочили через тысячи лет? Уже?

— Именно.

— Но я ничего не заметила. — Она огляделась. — А как мы движемся?

— Не знаю, Нойс.

— Не знаешь?

— В Вечности есть много вещей, которые трудно понять.

Цифры на счетчике Столетий сменялись все быстрее и быстрее, пока не слились в туманное пятно. Харлен локтем нажимал рычаг, разгоняя капсулу до предела. Повышенный расход энергии мог вызвать удивление на Энергостанции, но Харлен сомневался в этом. Никто не ждал их у входа в Вечность, когда он вернулся вместе с Нойс, и одно это гарантировало девять десятых успеха. Сейчас ему оставалось только спрятать ее в безопасном месте.

— Вечные знают не все, — проговорил он после паузы.

— А я даже не Вечная, — пробормотала Нойс. — Я знаю так мало.

У Харлена екнуло сердце. Все еще не Вечная? Но ведь Финж утверждал…

«Оставь, — сказал он себе, — не копайся. Она пошла за тобой. Она улыбается тебе. Не искушай судьбу. Что еще тебе надо?»

И все-таки он спросил:

— Ты веришь в бессмертие Вечных?

— Видишь ли, они сами называют себя Вечными, и поэтому все уверены, что они живут вечно. — Она лукаво улыбнулась. — Но я знаю, что это неправда.

— Значит, ты не веришь?

— После того, как я побыла в Вечности, — нет. Люди, которые живут вечно, не разговаривают так, и потом, там были старики.

— И все же ты сказала мне той ночью, что я никогда не умру.

Все еще улыбаясь, она придвинулась поближе к нему.

— А я подумала: кто знает?

— А как Времяне относятся к тому, чтобы стать Вечными? — Харлен хотел задать вопрос непринужденно, но в голосе против его воли проскользнула напряженная нотка.

Ее улыбка погасла. Почудилось ли ему или она действительно покраснела?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне интересно.

— Все это глупости, — ответила она. — Мне не хочется о них говорить.

Нойс опустила голову и принялась рассматривать свои изящные пальцы с длинными ногтями, которые тускло поблескивали в слабо освещенной капсуле. Харлену почему-то подумалось, что с наступлением вечера, когда стены замерцают мягким ультрафиолетом, эти ногти станут яблочно-зелеными или сочно-пурпурными, стоит ей чуть повернуть ладонь. Такая умница, как Нойс, могла раскрасить их в полдюжины цветов в зависимости от настроения. Синий мог бы означать невинность, ярко-желтый — веселье, лиловый — грусть, алый — страсть…

— Зачем тебе понадобилась моя любовь? — вдруг спросил он.

Она чуть побледнела, откинула назад свои длинные волосы и очень серьезно посмотрела ему прямо в глаза.

— Раз уж тебе так необходимо знать — у нас есть поверье: любовь Вечного делает девушку бессмертной. А я не хочу умирать. Это одна причина.

— Ты же сказала, что не веришь в это.

— А я и не верю, но почему бы не попробовать? Особенно если учесть вторую причину.

Он осуждающе посмотрел на нее, ища спасения от боли и разочарования на неприступных высотах морали своего Столетия.

— Какую?

— Мне все равно хотелось.

— Ты хотела, чтобы я полюбил тебя?

— Да.

— Но почему именно я?

— Ты мне сразу понравился. Ты был такой смешной.

— Смешной?

— Ну, странный. Ты так старался изо всех сил не смотреть на меня, а сам с меня глаз не сводил. Ты воображал, что ненавидишь меня, а я чувствовала, что тебя тянет ко мне. И мне стало немножко жаль тебя.

— При чем тут жалость? — У Харлена пылали щеки.

— Ты так страдал оттого, что хотел меня. А в любви все очень просто. Надо только спросить девушку. Так приятно любить и быть любимой. Зачем же страдать?

Харлен покачал головой. Ну и нравы в этом 482-м!

— Спросить, и все тут, — пробормотал он. — Так просто? И больше ничего не надо?

— Ну, конечно, надо понравиться девушке. Но почему не ответить на любовь, если сердце свободно? Что может быть проще?

Теперь настал черед Харлена потупить глаза. В самом деле, что может быть проще? Ничего плохого в этом не было. Во всяком случае, для девушек из 482-го. Уж ему-то следовало бы это знать! Он был бы непроходимым кретином, если бы стал допрашивать Нойс о ее прежних увлечениях. С таким же точно успехом он мог бы расспрашивать девушку из своего родного Столетия, не случалось ли ей обедать в присутствии мужчин и было ли ей при этом стыдно? Слегка покраснев, он смущенно спросил:

— А что ты сейчас думаешь обо мне?

— Что ты очень милый, — ответила она. — Если бы ты к тому же пореже хмурил брови… Почему ты не улыбаешься?

— Во всем этом мало смешного, Нойс.

— Ну пожалуйста. Я хочу проверить, могут ли твои губы растягиваться. Давай попробуем.

Она положила свои пальчики на уголки его губ и слегка оттянула их. Он изумленно отдернул голову назад и не смог сдержать улыбку.

— Вот видишь, твои щеки не потрескались. Наоборот, ты стал почти красавцем. Если будешь каждый день упражняться перед зеркалом и научишься улыбаться, то станешь совсем красивым.

Но его улыбка, и без того еле заметная, сразу погасла.

— Нам грозят неприятности? — тихо спросила Нойс.

— Да, Нойс, большие неприятности.

— Из-за того, что у нас было? Да? В тот вечер?

— Не совсем.

— Но ведь ты знаешь, что я одна во всем виновата. Если хочешь, я им так и скажу.

— Ни за что! — энергично запротестовал Харлен. — Не смей брать на себя вину. Ты ни в чем, ни в чем не виновата. Дело совсем в другом.

Нойс тревожно посмотрела на счетчик.

— Где мы? Я даже не вижу цифр.

— Когда мы, — машинально поправил ее Харлен. Он убавил скорость настолько, чтобы можно было различить номера Столетий.

Прекрасные глаза Нойс расширились.

— Неужели это верно?

Харлен равнодушно взглянул на Счетчик. Тот показывал 72000.

— Конечно.

— Но где же мы остановимся?

— Когда мы остановимся? В далеком-далеком будущем, — угрюмо ответил он. — Там, где тебя никогда не найдут.

Они молча смотрели, как растут показания счетчика. В наступившей тишине Харлен мысленно вновь и вновь повторял себе, что Финж намеренно оклеветал ее. Да, она откровенно призналась, что в его обвинении была доля истины, но ведь с той же искренностью она сказала ему, что он привлек ее и сам по себе.