Джеймс Блиш - Города в полете (сборник)

Дующие вдоль долины реки ветры раскачивали и наклоняли дерево. При каждом движении ствола корневая система дерева, проходившая под всем городом, дергала и деформировала подземную кристаллическую скалу. Город был основан на этой скале так же давно в литианской истории, как Рим на Земле. При каждом таком нажатии, подземная скала отвечала всплеском радиоизлучения, которое принималось не только по всей планете, но и в космосе.

Разумеется, эти всплески представляли собой бессмысленный шум. Как литиане использовали эту какофонию для передачи посланий и разнообразной информации, для работы восхитительной навигационной сети, всепланетной системы точного времени и многого другого — это Руиз—Санчес даже и не мечтал понять, хотя Кливер утверждал, что это было элементарно просто и необходимо было лишь во всем разобраться. Это было как—то связано с полупроводниками и физикой твердого тела, которые — как утверждал тот же Кливер — литиане понимали лучше любого землянина.

Руиз—Санчес с изумлением подумал, что так можно сказать о чем угодно. Любое знание либо было абсолютно доступным для понимания сразу, либо же переходило в раздел беллетристики. Как члену ордена иезуитов — даже здесь, в сорока световых годах лета от Рима — Руизу—Санчесу было известно о знании кое—что такое, что Кливер никогда не узнает: то, что любое знание проходит оба состояния, преображение из шума в факт и дезинтеграцию назад в шум. Между этими состояниями происходило лишь изобретение разнообразных формулировок. Бесконечная серия крушений теорий и была результатом этого процесса. Остатком была вера.

В выжженном в основании Дерева Связи, высоком, с крутыми сводами зале, похожем на установленное на тупой конец яйцо, куда вошел Руиз—Санчес, жизнь била ключом. Тем не менее, трудно было представить что—либо менее похожее на земной телеграф или какой—нибудь центр связи.

По большому кругу в нижней части яйца непрерывно двигались высокие фигуры; литиане входили в зал и выходили из него через многочисленные арки в стенах и перемещались в бурлящей толпе подобно прыгающим с орбиты на орбиту электронам. Все вместе, они разговаривали так тихо, что Руиз—Санчес слышал, как далеко вверху, в могучих ветвях завывает ветер.

С внутренней стороны движение литиан к центру сдерживалось высокими полированными черными перилами, вырезанными вероятно из тканей самого дерева. По другую сторону этого разделительного барьера небольшой кружок литиан спокойно и без задержек принимал и передавал послания, безошибочно и не прилагая особых усилий, управлялся с нелегкой — судя по большому количеству движущихся во внешнем кольце литиан — работой. Время от времени кто—нибудь из этих специалистов подходил по наклонному полу к одному из беспорядочно расставленных ближе к центру, изготовленных из тонкого материала столов, чтобы посовещаться с сидящим там литианином. Затем он возвращался к черному барьеру, а иногда, занимал стол и к барьеру шел его предыдущий хозяин.

Чаша пола углублялась, материал столов утончался и в самом центре зала, похлопывая руками по расположенным позади массивных челюстей ушным спиралям, в одиночестве стоял пожилой литианин с прикрытыми мембранами глазами, так что неприкрытыми оставались лишь его носовые впадины и расположенные рядом теплочувствительные углубления. Он ни с кем не заговаривал, и никто не совещался с ним — но было очевидно, что именно он является целью толчеи во внешнем кольце и перемещений внутри барьера.

Руиз—Санчес изумленно остановился. Никогда прежде он не был возле Дерева Связи — поддерживать связь с остальными двумя землянами, находящимися на Литии, до этого момента входило в обязанности Кливера — и священник подумал, что не имеет понятия, что ему делать. Представшая перед ним картина больше походила на биржу, чем на центр связи в привычном понимании этого слова. Казалось невероятным, что в этот ветреный день стольким литианам нужно передать срочные личные послания; хотя, с другой стороны, невозможно было предположить, что литиане с их стабильной, основанной на чрезмерном изобилии экономике, могут иметь что—нибудь подобное фондовой или товарной бирже.

Он подумал, что ему остается лишь попытаться пробраться к барьеру и попросить кого—нибудь связаться с Микелисом или Агронским. В худшем случае, предположил он, ему откажут или просто не услышат. Он глубоко вздохнул.

В тот же миг его левый локоть крепко сжали четыре пальца. Удивленно фыркнув, священник выдохнул и, обернувшись, посмотрел вверх в лицо склонившегося к нему литианина. Нежные, прозрачно—голубые сережки, свисающие из—под длинного, похожего на клюв пеликана рта, контрастировали с ярким сапфировым рудиментарным гребешком.

— Вы Руиз—Санчес, — сказал на своем языке литианин. Имя священника в отличие от большинства землян литианин произнес легко. — Я узнал вас по одежде.

Это было исключительной удачей: в дождь все земляне на улице были похожи на Руиза—Санчеса, потому что только он носил в помещении похожую на плащ одежду. — Я металловед по имени Чтекса, когда—то мы беседовали с вами о медицине, о вашей работе и о многом другом. Вы здесь впервые. Хотите говорить с Деревом?

— Да, — с благодарностью сказал Руиз—Санчес. — Так случилось, что я новичок здесь. Вы можете объяснить мне, что нужно делать?

— Могу, но это вам не поможет, — сказал Чтекса, наклоняя голову так, что его абсолютно черные зрачки вонзились в глаза Руиза—Санчеса. — Чтобы усвоить этот сложный ритуал, необходимо очень долго его наблюдать. Мы познаем его с детства, а у вас, как мне кажется, недостаточно развита координация движений, чтобы выполнить все с первого раза. Может лучше, если вы скажете ваше послание мне…

— Я вам весьма обязан. Это послание для моих коллег Агронского и Микелиса. Они находятся в Ксоредешч Гтоне на северо—восточном континенте, в точке с координатами около 32 градусов восточной долготы и 32 градусов северной широты…

— Да, на второй отметке, у выхода из Малых озер, в городе гончаров. И что вы хотите передать?

— То, что им пора присоединиться к нам, здесь, в Ксоредешч Сфэте. И что наше время на Литии уже почти вышло.

— Хорошо. Я передам это послание. Чтекса ввинтился в бурлящую толпу, оставив Руиза—Санчеса который в очередной раз радовался, что в своё время преодолел трудности и выучил литианский язык. Некоторые члены земной комиссии продемонстрировали достойное сожаления отсутствие интереса к этому языку: «Пусть они учат английский», таким был классический ответ Кливера. Это предложение тем более не могло устроить Руиза—Санчеса, потому что его родным языком был испанский, а из иностранных он предпочитал немецкий.