Танит Ли - Серебряный любовник (сборник)

Коридор облицовывал черный, в прожилках, мрамор. Вот именно, настоящий мрамор, не подделка.

— Из Италии, — сказал Шарффи, сделав охватывающий пространство жест. Я бы ненавидела его, будь у меня на то время, но времени не было, а сердце мое выбивало виртуозное соло в темпе престо. Затем мы подошли к следующей двери — отделанной и облицованной белым мрамором и золотом. Кажется, он отметил, что золото в сорок карат, и дверь открылась — не автоматически, а с помощью двух лакеев в викторианских нарядах. Мое маленькое сердечко затерялось в шуме квейк-рока.

Каждая комната освещалась своим цветовым оттенком. И комнат/цветов было множество. Фойе — в розовом свете. Следующая комната желтая как вино, следующая за ней — как вино красная. Потом мы прошли через леденисто-голубую оранжерею, засаженную растениями и людьми, впрочем, как и предыдущие помещения. И затем перед нам открылась самая большая зала, в прохладно-золотом, по сути, единственно хорошем из всех видов панэлектрического освещения; изливался он от кристальных приспособлений в сводах потолка и мраморных стенах. Повсюду били фонтаны шампанского; знаете, такие пирамиды из кубков с бутылкой в центре, выплескивающей в них струи напитка. Тут струи били бесконечно из неистощимых «бутылей» в бокалы, выплескиваясь и поблескивая, и из них в мраморные вазоны такие белые, что становилось больно глазам.

Я сказала, что повсюду были люди. Шарффи приветствовал многих с оттенком интимной радости. Иногда, как я замечала, не все отвечали взаимностью.

В комнате с шампанским танцевали клитку [26] Chaste — по созвучию со словом chest, грудная клетка. , парный танец, где торсы обоих партнеров плотно приклеены один к другому с той или иной степенью силы, а руками или плечами касаться нельзя.

Я стояла и наблюдала за ними. Может быть, меня просто немного опьянили выпитые вино и ликер, или сосновый лес, или даже колючее, разносящееся в воздухе шипение изобильных потоков шампанского, — но меня накрыло одно из тех откровений, что, как говорится, посещает детей. Я смотрела, как все эти люди танцуют клитку, и неожиданно поняла, что вижу их, как видел бы пришелец с другой планеты, как какой-нибудь гигантский муравей или амеба. Потому что мне открылось, каким чуждым может обернуться человеческое тело, эта форма: голова, и шея, и туловище, две руки, две ноги, — все это такое странное для меня, будто я сама другого вида.

И тут, сквозь толпу этих человеческих пришельцев, мой взгляд уловил пшенично-золотой шелковый вихрь, дрожание блика расплавленного металла на плечах. Медная Шина танцевала с человеческим мужчиной, сверхъестественно слепившись телами, со свободными конечностями. Теперь на ней было короткое платье из бледно-желтого атласа.

Здесь же был и Блэк Чесс, также безупречно танцуя с женщиной, чьи глаза сияли, загипнотизированные, не отрывающиеся от его бездн, где затаился дракон.

И Глая, в нефритовых спиралях, танцевала с другой женщиной, грудь к груди.

— А теперь, Лорен, — зазвучал голос Шарффи. Рядом кто-то возник: улыбающийся человеческий пришелец с подносом шампанского, окрашенного клубничным. Я послушно взяла один из предложенных тонких бокалов. — Пойдем со мной, — закончил Шарффи.

Мы прошли через танцпол. Я думала, он собирается танцевать клитку со мной, и предположила, что в этом он профан.

Нет, я не думала, что мы будем танцевать.

Я знала, что произойдет. Я знала с того самого момента, как он проговорил мне пароль. Каджей .

— Вот и ты. Как твои дела?

Шарффи звучал беззастенчиво. Он был актером — точным и опытным. Он обращался к фигуре, как если бы приветствовал приятеля смертного — дружелюбно, если не родственно.

А мужчина, который не танцевал, а стоял у широкого окна, глядя вниз, на иноземные королевства мира… этот мужчина, что не был пришельцем, а являлся чем-то большим, ведь был ангелом сущим, — он повернулся к нам лицом. Одежда на нем белая как лед. Красные волосы более длинные, чем раньше, спускались по спине. Он улыбнулся. Спокойный будто сама тишина.

— Здравствуй, Шарффи, — ответил он. Затем обратил взор в мою сторону.

Сантиметров на пятнадцать выше меня. Я довольно высокая, надо сказать.

Его глаза были похожи…

Я стояла, не отрывая от него взгляда.

Шарффи рад был представить нас друг другу:

— Верлис, это Лорен. Почему бы вам двоим не потанцевать немного? Площадка хороша, как мне сказали. А мне нужно кое-кого найти… дела, всегда дела. Окей? Увидимся, Лорен. Скоро.

Его глаза… мне ли не знать, какие у него глаза. Мне нужно сравнить их с чем-то знакомым.

Ее слова проплывали по реке моей памяти (записи Джейн):

…Глаза его походили на две темно-красные звезды. Да… в точности как звезды. Кожа казалась бледной, как будто была покрыта актерским гримом… Она серебряная… переходящая в более естественный цвет на губах, ногтях, костяшках. Но все же серебряная. Серебряная.

Это был Сильвер.

— Ты хочешь потанцевать со мной? — спросил он.

Мои губы разлепились. И никакого звука.

Его глаза не были звездами. В них было Солнце. Два солнца. В них невозможно было смотреть, они ослепляли меня. От них невозможно было оторвать взгляд.

— Ты же не боишься меня? — мягко спросил он. Над грохотом квейк-рока, где каждому приходилось рвать горло, чтобы быть услышанным, его адаптированный голос входил в мои уши деликатно, с почти музыкальной интимностью.

— Боюсь, — ответила я. — А разве не должна?

— Вовсе нет. Правда. Я не такой уж плохой танцор.

Я засмеялась. Смех получился горьким, оскреб мне горло. Он мог понять — меня не пощекотала его ирония. Потому что мне не хотелось играть в игру, в которой он притворяется простым человеком.

— Я извиняюсь за Шарффи, — сказал он. — Ему нужно было сначала выяснить, хочешь ты этого или нет.

— Почему бы мне не хотеть?

— Существует множество причин. Но, уверен, тебе судить проще.

Совладав наконец со своим голосом, я проговорила:

— И, разумеется, ты хочешь танцевать со мной .

— Разумеется.

Как близко к тексту Джейн читала я свои слова. Какая-то вымышленная часть меня спросила:

— Разве ты не помнишь?

Улыбка его теперь стала насмешливой, красивой. Без раздражения и тревоги.

— У меня есть воспоминания, да.

Но я посчитала, что не могу сказать ему остального. Как бы я смогла? Я заживо сгорела бы, человеческий самовозгорающийся материал, сгорела бы со стыда.

Спустя мгновение он приблизился, и его тело коснулось моего, но не плеч и не рук. Я, автомат, и он, ангел, начали свой рефлексивный танец, что еще оставалось делать в этом месте?

В этом танце ты так близок к партнеру. Его чистое и случайное дыхание на моем лице. Он дышал, как дышал бы танцор, будто ему необходимо было дыхание. Его тело на моем ощущалось крепким и скоординированным, любовным, но и пристойным. И по-человечески теплым — определенно, усовершенствование. Еще он пах — чистотой и здоровьем, и каким-то неразличимым мужским запахом… и сексом. В точности, как описала Джейн. Но от волос его исходил аромат соснового леса.