Джек Финней - Меж двух времен (сборник)

Пожалуй, я могу дать ответ.

Разве вы сами не замечали, что едва ли не каждый, кого вы знаете, все решительнее восстает, бунтует против настоящего? И все острее тоскует по прошлому? Я заметил. За всю свою долгую жизнь я прежде что-то не слыхивал, чтобы такое множество людей высказывали откровенно желание "жить в начале столетия", или "когда жизнь была проще", или "когда жить на свете было стоящим делом", или "когда вы могли вывести своих детей в люди и быть уверенными в завтрашнем дне", или, наконец, попросту "в добрые старые времена". Никто, никто не говорил такого, когда я был молод. Настоящее представлялось нам славным, блистательным, лучшим из времен. А вот теперь говорят иначе...

Впервые за всю историю человечества люди отчаянно хотят спастись от настоящего. Газетные киоски Америки битком набиты литературой о спасении, и самое ее название уже символично. Многие журналы отдают свои страницы фантастике: спастись, уйти — в иные времена, в прошлое, в будущее, в другие миры, на другие планеты — куда угодно, лишь бы прочь отсюда, из нашею времени. Даже крупные еженедельники, книгоиздательства и Голливуд все чаще и чаще уступают требованиям такого рода. В мире появилось единое, страстное, как жажда, желание, вы почти физически можете ощутить его давление мысли, борющейся против пут времени. И я глубоко убежден: это давление — миллионы умов, слитых в едином порыве, — уже понемногу, но все более явственно расшатывает самое время. В минуты, когда такой порыв достигает наивысшего взлета, когда желание уйти, спастись охватывает почти весь мир, в эти-то минуты и возникают описанные мною инциденты.

Ну, ладно, я-то уже прожил почти всю жизнь. Много ли можно отнять у меня — от силы несколько лет. Но слишком уж это скверно, слишком много американцев стремится сбежать от сегодняшней действительности, которая могла бы стать такой богатой, щедрой, счастливой. Мы живем на планете, способной наипрекраснейшим образом обеспечить достойную жизнь всякой живой душе — а ведь девяносто девять из ста только о том и мечтают. Почему же, черт нас возьми, мы не способны осуществить их простую мечту?

— Ну ладно, хватит там махать руками, слышишь, мальчуган? Знаю, что ты был летчиком. Ты хорошо летал в войну, а как же иначе — ведь ты мой внук! Только не думай, сынок, что ты все на свете знаешь о войне да и о летающих машинах тоже. Не было войны труднее, чем та, что мы кончили в шестьдесят пятом, ты этого не забывай. Большая была война, и большие люди тогда воевали! Что там твой Паттон, или Арнольд, или Стилуэлл — нет, они, конечно, тоже не промах, ничего не скажешь, но кто был настоящим генералом, так это Грант. Я тебе об этом никогда не рассказывал, потому что самому генералу дал клятву молчать, но теперь, я думаю, можно, срок уже прошел. Так вот, угомонись, мальчик, спрячь руки в карманы и слушай меня!

В ту ночь, про которую я расскажу, — когда я встретился с генералом я ничего такого не ожидал. Я знал одно — едем мы с майором верхом по Пенсильвания-авеню, а куда и зачем — он не сказал. И вот мы трясемся себе не спеша, держа поводья в одной руке, и у майора к седлу приторочен спереди какой-то большой черный ящик, а его острая бороденка так и мотается вверх-вниз.

Было поздно, одиннадцатый час, и все уже спали. Но сквозь деревья ярко светила полная луна, и ехать было приятно — четкие тени от лошадей скользили рядом с нами, и ни звука вокруг, только гулкий стук копыт по утоптанной земле. Ехали мы вот уже два дня, по дороге я то и дело прикладывался к трофейной яблочной водке — только тогда это еще не называлось трофеями, мы говорили "отправиться на фуражировку" — и теперь дремал в седле, а за спиной у меня болталась моя труба. Потом майор толкнул меня в бок, я проснулся и увидел впереди Белый дом.

— Так точно, сэр, — сказал я.

Он поглядел на меня. В лунном свете эполеты у него на плечах блестели золотом.

— Этой ночью, дружок, мы, быть может, выиграем войну, — сказал он тихо, таинственно улыбнулся и похлопал по черному ящику. — Мы с тобой, одни. Ты знаешь, кто я?

— Так точно, сэр.

— Нет, не знаешь. Я ученый. Профессор из Гарвардского колледжа. Был профессором, во всяком случае. Рад, что я опять в армии. Дураки они там, почти все, — дальше собственного носа ничего не видят. Так вот, дружок, этой ночью мы, может быть, выиграем войну.

— Так точно, сэр, — ответил я.

Чуть ли не все офицеры выше капитана — немного чокнутые, это я давно заметил, а майоры особенно. Тогда так было, да и сейчас, наверное, так осталось, даже в авиации.

Мы остановились на краю лужайки у Белого дома и постояли, глядя на большое старинное здание, серебристо-белое в лунном свете. Лучи от фонаря над дверью проходили между колоннами крыльца и падали на дорожку. В крайнем к востоку окне первого этажа горел свет, и я все надеялся, что увижу там президента, но никого видно не было.

Майор открыл свой ящик.

— Знаешь, мальчик, что это такое?

— Никак нет, сэр.

— Это мое собственное изобретение, основанное на моей собственной теории. Там, в колледже, все принимают меня за сумасшедшего, но оно, по-моему, должно сработать. Выиграть войну, мой мальчик.

Он передвинул маленький рычажок внутри ящика.

— Я не хочу забираться слишком далеко вперед, сынок, иначе мы ничего не поймем в тамошней технике. Скажем, лет на девяносто вперед как ты думаешь, хватит?

— Так точно, сэр.

— Ладно.

Майор ткнул большим пальцем в какую-то маленькую кнопку внутри ящика; послышалось жужжанье, оно становилось все тоньше и тоньше, пока у меня в ушах не засвербило. Потом майор поднял руку.

— Ну вот, — улыбнулся он, кивая головой и тряся своей острой бороденкой, — сейчас прошло девяносто с чем-то лет.

Он кивнул в сторону Белого дома.

— Приятно видеть, что он еще тут стоит.

Я еще раз посмотрел на Белый дом. Он был точно такой же, и свет все еще пробивался наружу между белыми колоннами, но я ничего не сказал.

Майор тронул повод и повернулся ко мне.

— Ну, малыш, пора за работу. Поехали.

И он пустил лошадь рысью по Пенсильвания-авеню, а я — за ним. Скоро мы свернули к югу, и майор, обернувшись в седле, сказал:

— Теперь вопрос в том, что у них там, в будущем, есть.

Он поднял вверх палец, как учитель в школе, и тут я поверил, что он в самом деле профессор.

— Мы пока этого не знаем, — продолжал он, — но знаем, где это можно выяснить. В музее. Идем в Смитсоновский институт, если он еще стоит на своем месте. Для нас это будет настоящий склад техники будущего.

Я точно знал, что еще неделю назад Смитсоновский институт стоял на своем месте. Через некоторое время он появился впереди, на другой стороне лужайки, — знакомое каменное здание с башнями, как у замка, и выглядел он точь-в-точь как всегда, только окна были черно-белые в лунном свете.