Роберт Силверберг - Ночные крылья (сборник)

– Похоже, да. Потому что это говорит о том, как мало вы меня понимаете. Как будто вы действительно думаете, что я вынужден под влиянием какого-то невротического состояния выполнять свои видения. Как будто вы думаете, что я использую психологический шантаж, чтобы удержать вас от изменения предначертаний. Нет, Лью. Предначертанное не может быть изменено. И до тех пор, пока вы не поймете и не примете этого, между нами не может быть истинного духовного родства и, соответственно, общих видений. То, что вы сказали, опечалило меня, так как я увидел, насколько вы от меня далеки. Но нет, нет, я не сержусь на вас. Вам нравится филей?

– Потрясающий, — сказал я. И он улыбнулся.

Мы закончили еду в молчании и вышли, не дожидаясь счета. Я думаю, клуб пришлет ему чек. Стол, должно быть, обошелся далеко за сто пятьдесят долларов.

На улице во время прощания Карваджал сказал:

– Когда-нибудь, когда вы начнете сами ВИДЕТЬ, вы поймете, почему Куинн должен сказать то, что он собирается сказать на посвящении кувейтского банка.

– Когда я сам буду ВИДЕТЬ?

– Вы будете.

– Но у меня нет дара.

– У всех есть дар, — сказал он. — Только очень немногие знают, как им пользоваться. — Он пожал мне руку и скрылся в толпе на Уолл-стрит.

Я не бросился сразу звонить Куинну, но был близок к этому. Как только Карваджал скрылся из виду, я задумался, почему я медлю. Видения Карваджала были наглядно точны; он дал мне информацию, важную для карьеры Куинна, моя ответственность перед Куинном превосходила все мои другие обязанности. Кроме того, концепция Карваджала о неизбежной неизменяемости будущего все еще казалась мне абсурдной. Все, что еще не случилось, может быть изменено. Я мог бы изменить его, и я изменю его ради Куинна.

Но я не позвонил.

Карваджал попросил меня — приказал мне, угрожая, предупредил меня — не вмешиваться в эту сферу. Если у Куинна сорвется выступление в кувейтском банке, Карваджал будет знать почему. И это положит конец моим хрупким, сложным отношениям с этим странным могущественным человечком. Но отказался бы Куинн от выступления на Кувейтской презентации, даже если бы я вмешался? По Карваджалу, это было невозможно. С другой стороны, возможно, Карваджал вел двойную игру и предвидел, что Куинн не выступал на Кувейтской церемонии. В этом случае по сценарию я должен был быть агентом изменения, тем, кто помешал Куинну выполнить свои обязанности, и тогда Карваджал будет считать, что именно из-за меня все идет непредначертанным путем. Это звучало не совсем правдоподобно, но я должен был принимать в расчет и такую возможность. Я терялся в массе тупиковых вариантов. Мое чувство стохастичности подводило меня. Я больше не знал, чему верить в будущем, даже в настоящем, и я перестал быть уверенным в самом прошлом. Я думаю, что обед с Карваджалом положил начало срыванию с меня покровов того, что я считал здравомыслием.

Пару дней я раздумывал. Потом я пошел в знаменитый офис Боба Ломброзо и вывалил ему все, что я узнал.

– У меня проблемы в отношении политической тактики.

– Почему же ты пришел ко мне, а не к Хейгу Мардикяну? Он ведь стратег.

– Потому что моя проблема касается сокрытия секретной информации о Куинне. Я знаю кое-что, о чем Куинн может хотеть знать, а я не имею возможности рассказать ему обо этом. Мардикян настолько преданный Куинну человек, что он, скорее всего, вытянет из меня эту историю, пообещав сохранить тайну, а сам прямиком отправится с ней к Куинну.

– Но я ведь тоже преданный Куинну человек, — сказал Ломброзо, — и ты тоже его человек.

– Да, но ты не настолько предан ему, чтобы разрушить дружеское доверие ради Куинна.

– А ты думаешь, что Хейг способен на это?

– Надеюсь, ты ему этого не передашь? — сказал я. — Я ЗНАЮ, что ты этого не сделаешь.

Ломброзо не ответил, он просто стоял у шкафа своей средневековой коллекции, глубок запустив пальцы в свою густую черную бороду и сверля меня взглядом. Наступило долгое тревожное молчание. И все же я чувствовал, что поступил правильно, придя к нему, а не к Мардикяну. Из всей команды Куинна, Ломброзо был самым уравновешенным, разумным, самым надежным, убежденным и неподкупным, самым независимым. Если бы я в нем ошибся, я был бы конченным человеком.

Наконец я сказал:

– Договорились? Ты не перескажешь того, что я тебе расскажу сегодня?

– Это зависит…

– От чего?

– От того, соглашусь ли я с тобой скрыть то, что ты хочешь утаить.

– Значит, я расскажу тебе, а ты еще подумаешь?

– Да.

– Это значит, что мне ты тоже не доверяешь, так?

На минуту я растерялся. Интуиция подсказывала мне: «Давай, рассказывай ему все». Осторожность говорила, что он может меня подвести и все рассказать Куинну.

– Хорошо, — сказал я, — я расскажу тебе. Надеюсь, что все, что я скажу, останется между нами.

– Валяй, — сказал Ломброзо.

Я глубоко вздохнул:

– Несколько дней назад я обедал с Карваджалом. Он сказал мне, что Куинн сделает несколько саркастических замечаний в адрес Израиля, когда будет выступать на презентации в кувейтском банке в начале следующего месяца и что эти остроты обидят многих еврейских избирателей, усилят недовольство местных евреев Куинном. Об этих недовольствах я не знал, а Карваджал сказал, что они уже достаточно сильны и будут заметно возрастать.

Ломброзо удивился:

– Ты в своем уме, Лью?

– Возможно. А что?

– Ты действительно веришь, что Карваджал может видеть будущее?

– Он играет на бирже так, как будто читает газеты следующего месяца, Боб. Он предупреждал нас о смерти Лидеккера и о том, что Сокорро займет его место. Он сказал нам о Джилмартине. Он…

– И о замораживании нефти, да? То есть его догадки правильны? По-моему, мы уже однажды об этом разговаривали, Лью.

– Он не угадывает. Это я гадаю. А он ВИДИТ.

Ломброзо рассматривал меня. Он старался выглядеть спокойным и уравновешенным, но было видно, что он взволнован. Кроме всего прочего, он был разумным человеком. А я ему говорил какие-то сумасшедшие вещи.

– Ты думаешь, что он может предсказать содержание импровизированной речи, с которой необязательно будут выступать через три недели?

– Да.

– Как это возможно?

Я вспомнил нарисованную Карваджалом на скатерти диаграмму двух временных линий, идущих в противоположном направлении. Я не мог выдать этого Ломброзо. Я сказал:

– Я не знаю. Вообще не знаю. Я принимаю это на веру. Он предъявил мне достаточно доказательств таких, что я убедился, что он может это делать, Боб.

Казалось, что я не убедил Ломброзо.

– Я впервые слышу, что у Куинна какие-то проблемы с еврейскими избирателями, — сказал он. — Где доказательства? Что показывают твои опросы?