Роберт Силверберг - Ночные крылья (сборник)

Только вот необычное световое излучение… Впрочем, на эту тему они уже побеседовали с Бронштейном часа два тому назад.

– Предположим, в атмосферу залетела глыба из антиматерии, — говорил он тогда адъютанту. — Несколько тонн, скажем, антижелеза. Гигантский пирог из антипротонов и антинейтронов, врезаясь в земную атмосферу, мгновенно аннигилирует…

– Старо, как мир, — рассмеялся в ответ Бронштейн.

– Зато вполне правдоподобно.

– Нет, не правдоподобно. Чтобы принять эту гипотезу, нужно постулировать, что где-то в нашей части Вселенной имеется большая масса антиматерии. Однако доказательств тому нет. Как нет доказательств, что такая масса вообще может существовать. Гораздо проще гипотеза, постулирующая существование внеземной расы, засылающей к нам наблюдателей. Примени идею бритвы Оккама к своей идее об антиматерии и сам увидишь, насколько она шаткая.

– Лучше я применю эту бритву к твоей глотке! — взорвался Фолкнер.

Ему нравилась собственная гипотеза, а бритва Оккама была орудием логики, а не непреклонным законом Вселенной, и срабатывала далеко не при всех обстоятельствах.

Он крепко зажмурился. Ему мучительно захотелось виски. В восточной части неба появилась бледная полоска зари. В столице уже наступает утро, жители спешат на работу, на дорогах образовываются первые пробки…

И вдруг в системе датчиков вездехода что-то пискнуло.

– Стой! — завопил Фолкнер водителю.

Машина остановилась. Писк не прекращался. Он исходил от датчика обнаружения по температурным характеристикам человеческого тела массой от 30 до 45 килограмм в радиусе тысячи метров.

До ближайшего поселка не менее 30 километров. В 15-20 километрах даже дороги никакой нет. Местность совершенно безлюдная. Ничего, кроме полыни, нескольких кустиков юкки, медвежьей травы и редких карликовых сосен. Ни ручьев, ни прудов, ни домов… Ничего! Эта земля ни для чего не пригодна.

А может, это просто ночная стоянка бойскаутов или еще что-нибудь, в равной степени безобидное?

Тем не менее, придется проверить.

Оставив водителя в кабине, Фолкнер выбрался наружу.

Куда идти?

Тысяча метров — это немало, когда преобразуешь радиус в окружность, то начинаешь думать о площади, а не о расстоянии. Он включил набедренный ртутный прожектор, но от него было мало толку. В сером предрассветном мареве искусственное освещение мало чем помогало. Для очистки совести Фолкнер решил побродить минут пятнадцать, а затем вызвать вертолет с поисковой партией. К сожалению, эти новые системы обнаружения плохо функционируют на близком расстоянии.

Выбрав наугад направление, Фолкнер сделал несколько шагов и остановился как вкопанный — в луче прожектора блеснул металл… Через несколько минут, испытывая исступленное, полное страха волнение, он стоял над своей неожиданной находкой.

Молодая женщина с красивым лицом, которое портила запекшаяся на губах и подбородке кровь, лежала неподвижно. Глаза ее были закрыты. Шлем при падении раскололся, и ветер пустыни шевелил тяжелые пряди золотистых волос. Сделан он был из блестящей материи, которую Фолкнер принял издали за металл. Фигуру девушки облегало что-то вроде скафандра, конструкция которого была ему совершенно незнакома. В комплект входил персональный реактивный двигатель — он понял это по наличию выхлопных дюз.

Она должна быть китайской или русской разведчицей, вынужденной покинуть свой самолет. Внешне девушка, разумеется, нисколько не походила на китаянку, но почему бы Пекину не нанять на эту работу какую-нибудь блондинку из Бруклина? Если китайский костюм для высотных полетов выглядит именно так, то следовало бы снять шляпу перед его конструкторами.

Падение ее, судя по всему, было неудачным. Она напоминала сломанную куклу. Что же, в вездеходе есть носилки. Медики в городе разберутся, что там у нее за повреждения. Слава Богу, она не из дальних просторов галактики, если только там не научились еще производить прекрасных блондинок…

Внезапно девушка пошевельнулась и разлепила запекшиеся губы. Фолкнер склонился к ее лицу.

Она говорила не по-русски. И не по-китайски. Он понял, что никогда не слышал ничего подобного и похолодел. Окинул внимательным взглядом скафандр и еще раз убедился, насколько он не похож на все то, что ему доводилось видеть. И вдруг…

– Если они помогут… на каком языке здесь говорят… кажется, на английском…

Глаза девушки открылись. Прекрасные глаза. Испуганные. Затуманенные болью.

– Помогите мне, — произнесла она.

Стремительно приближаясь к поверхности Земли, Миртин понимал, что получит тяжелое повреждение. Он спокойно воспринимал это, как и все остальное. О чем он сожалел, так это о дурной славе, которую ему принесет на родине эта авария, а вовсе не о тех телесных страданиях, которые ждут его в ближайшем будущем. В конце концов, рано или поздно какой-нибудь корабль-разведчик, подчиняясь теории вероятности, должен был потерпеть аварию, заставив свой экипаж совершить вынужденную посадку. Жаль, что слепой случай выбрал именно его.

Миртина беспокоили опасности, с которыми он неизбежно должен будет столкнуться на Земле. Но вот распад сексуальной группы… Как старший, он был наиболее устойчивым ее элементом и чувствовал за собой ответственность за младших ее членов.

Глэйр, по всей видимости, погибла. Он видел ее неловкий прыжок и знал, что шансов выжить у нее маловато. Она падала, как камень, и смерть ее должна была быть ужасной, но быстрой. Миртину уже приходилось терять сексуальных партнеров, это было очень давно, но он хорошо помнил, как тяжело было ему тогда. А Глэйр… Она была особенной, необыкновенно чувствительной к потребностям группы — совершенным женским звеном, связывавшим двух дирнанцев мужского пола. Заменить ее будет очень трудно.

Ворнин совершил прыжок лучше, но они, возможно, так никогда и не отыщут друг друга. Даже если им удастся это, положение их будет не из легких. Особенно без Глэйр.

Он знал, что ему необходимо успокоиться, и прибег к одному из методов снятия стресса. Встреча с Землей была уже совсем близка.

Считалось, что удар при прыжке эквивалентен падению с высоты тридцати метров. К гибели дирнанца это не привело бы, но они покинули корабль на высоте, намного превышающей рекомендуемую, поэтому Миртин делал все, что мог, чтобы свернуть побезопаснее свое дирнанское тело внутри телесной оболочки землянина. Кости, поддерживающие оболочку, будут наверняка сломаны, но хрящи дирнанца внутри них пострадать не должны. Конечно, падение причинит сильную боль, ибо оболочка по сути была его собственным телом, хотя родился он и не в ней.

В последующие несколько мгновений сознание Миртина начало мутиться, и ему стоило немалых усилий привести себя в норму. Он видел, что падает к востоку от грязных строений индейской деревушки — одной из тех антикварных вещей, которые земляне столь тщательно сохраняют в этой части планеты. В некотором удалении на западе виднелась громадная расщелина каньона. Он падал как раз между этими двумя ориентирами на бугристую равнину, испещренную глубокими ложбинами, выветрившимися террасами и сопками с плоскими вершинами. Однако ближе к земле его подхватило атмосферное течение и начало относить в сторону деревушки. Он уравновесил этот дрейф стабилизирующими реактивными толчками из ранцевого движка и раскрыл свертывающийся экран, чтобы предохранить себя от наихудших последствий столкновения с землей.