Пол Андерсон - Маурайская федерация (сборник)

– Я родилась в Алданском полку, он стоит на севере отсюда,. Мой отец преподавал в школе. Я выросла среди лесорубов, охотников, трапперов, рыбаков, ремесленников. Мы, алданцы, держим немногих слугаев и не считаем ручную работу унизительной. Вне сомнения, такая жизнь была мне полезной, иначе склонность к чтению заставила бы меня проводить среди книг все свое время. Словом, книги вместе с природой сделали меня геанкой еще в самом начале жизни.

– Простите, – перебил Иерн. – Я кое-чего не понял. Что такое полк… И слугаи?

– Мм-м, придется освежить ваши познания в истории.

– Я не возражаю, напротив, буду только рад; пожалуйста, продолжайте.

– В общем, слово «полк» соответствует англейскому «реджименту», хотя ныне понятия эти не совпадают. Дело в том, что нашим предкам, изгнанным с родины жуткой нуждой, пришлось пробиваться в Мерику с боем. И вся их деятельность в новых краях определялась воинской организацией. Они воевали даже друг с другом: мы пришли не единой волной и не из одного места. Любой склад лекарств или топлива мог послужить причиной кровопролитного боя. Пять наций сложились не сразу, и войны между ними были нередки до последних времен. Поэтому полк сделался основой всего монгского общества. Солдатай рождается в своем полку и часто вступает в брак внутри его; в противном случае жена записывается в полк мужа. У каждого полка свои эмблемы, почести, обряды, традиции… Полк посылает своих представителей в национальное правительство, но, если приходится изменить подданство, в этом нет проблемы, поскольку человек верен прежде всего полку.

Конечно, за истекшие века природа его преобразовалась. Сегодня в войске служат немногие, хотя каждый из нас проходит военную подготовку и числится в запасе. В основном все мы занимаемся другими делами, – улыбнулась Ганна. – Я, например, Библиотекарь.

Иерн обдумал услышанное.

– Выходит, слугаи не числятся в полку? – догадался он. – Значит, это потомки местного населения, так сказать, собственность полка.

– Ах, нет-нет, они не рабы, – ответила она чуть оборонительным тоном и продолжала уже уверенней:

– Это тоже началось во время Миграций.

Сельское хозяйство на равнинах пришло в упадок во время Погибели. Поля поросли травой, а солдатаи привыкли к мобильной жизни: так что по понятным причинам они стали животноводами, номадами-пастухами. И все же им было необходимо вступить в контакт с оседлыми людьми, выменивать продукты их труда, начиная от зерна и плодов, кончая машинами и химикатами. Поэтому каждый полк самым естественным образом защищал уцелевших мериканов, живущих на его территории, и пользовался за это их трудом. Каждый слугай рожден, чтобы служить конкретному семейству солдатаев, и не может оставить его. Но все они гарантированы от унижений. Каждый слугай обладает правом обратиться непосредственно к полковнику. Семья солдатаев отвечает за благосостояние своих слугаев – вплоть до уголовной ответственности. Теперь лишь немногие из них, как и прежде, занимаются земледелием, обычно это те, кто сам предпочитает такое занятие. Помните, их нельзя выгнать из дома. Большая часть их имеет право самостоятельно выбрать себе работу. Как правило, единственное ограничение, накладываемое на них, обязывает их извещать своих хозяев о своих занятиях и платить умеренный налог с заработка.

Если кто-нибудь из них захочет изменить место жительства, в разрешении редко отказывают; хозяин переписывает их своими родственниками.

Нередко бывает, что семейство солдатаев старается, чтобы многообещающий ребенок их слугаев получил соответствующее образование и начал карьеру. Взаимные отношения между солдатаями и слугаями обычно колеблются от терпимости до глубокой привязанности. Легальные браки запрещены, но неофициальные случаются достаточно часто. А дети от подобных союзов становятся солдатаями.

Иерн вспомнил скептицизм, с которым Плик слушал вчера вечером, как Ганна изображала свою страну миролюбивой и благодушной. Потом она пыталась выяснить, что они знают о делящихся веществах. Очевидно, ей было известно о том, что за ними охотятся; вместе с тем казалось, что Ганна знает нечто большее – ужасное – и терпеливо умалчивает об этом.

Иерн изобразил неведение; ах, Роника, Роника…

"Но тот, кто занимается этим делом, не обязательно абсолютное чудовище, – заявил тогда Плик. – Чиста ли теперь даже Красная? А сохранит ли она относительную чистоту, если сделается мировой силой?

Ни на грош. Заверяю вас: сила и нравственность не совместимы. Я совершенно не хочу обидеть вас, моя госпожа. Я только искренен. Но вы полагаете, что человечество способно, наконец, утихомириться и обрести нравственную чистоту, по исходящему из этих краев откровению. Я же усматриваю в геанстве новейший вариант Пелагианской

ереси". – И разъяснил неясное слово.

Иерн задумался: «Почти все люди, которых я встречал и о ком слыхал, по необходимости смирялись с условиями, в которых им выпало жить, старались своими трудами добиться лучшего. Отсюда не следует, что они полагали, будто лучше жить невозможно. Кто посмел бы смутить нашу добрую ученую хозяйку повествованиями о мерзостях и жестокости рода людского? И зачем?»

Ощутив этот уход в себя, она мотыльком прикоснулась к его ладони и дважды серьезным тоном произнесла:

– Пожалуйста, не считайте нас варварами, какими были наши предки. Они были грубы по необходимости, но никогда не разрушали бесцельно. А знания, заключенные в книгах, всегда были для них священны. Вместе с книгой солдатай нес в своей переметной суме остаток цивилизации.

Отношение это сохранилось. – Ганна умолкла. Две или три минуты они молча прогуливалась под блеклым осенним небом, наконец разразилась смешком. – Октай, что со мной! – сказала она. – Позабыла, что я не на кафедре и не читаю лекции своим аколи-там.

– Мне не было скучно, – заверил ее Иерн. – Но если вы закончили историческое отступление, может быть, расскажете о себе?

– А не посидеть ли нам? – она указала на скамью – гранитный блок на краю семиметрового круга, выложенного камнями. Природа пометила поверхность каждого камня особой красой, способной послужить предметом размышлений над его глубинной сутью. Площадку покрывал белый песок. На нем, в строгом порядке, словно бы вполне естественно, были разложены причудливые морские раковины, от крупных конхов до спиралевидных конусов. Чуть в стороне от центра круга поднимался высокий, в рост человека, коралл.

Ганна уселась и принялась разглядывать розовый камень. «Она просто не могла устать, – подумал Иерн. – Должно быть, она хочет.. Чего же ей нужно? Обрести здесь силы? Или покой?» Он подумал, что она, возможно, никогда не видела океана.