В Глухов - На суше и на море

Вахту стоим теперь по двое — проверяем состояние судна. Снова и снова лезем с Максимкой в трюм, стучим по железным бокам самоходки, ищем течь. Самоходка пока молодцом, даром что неказистая.

Ночью мы наконец вышли на чистую воду. Все. Проскочили льды.

Я как раз стоял на руле, когда кончился лед. Чистая вода… Идем к Оленекской протоке — самому западному рукаву Лены. Оленекской наши впервые провели суда еще несколько лет назад. Там пойдем и в этом году. В пять часов утра перевели стрелки часов еще на час вперед. Мне повезло: вахта сократилась на час. А в Москве сейчас полночь. Там еще многие и не ложились спать. Ох, и далеко же Москва!

Мы гуляем по Тикси. Ленские суда пришли на Лену, ледовая проводка для них окончилась. Здорово все же: речные суда прошли через десятибалльный лед. Значит, не зря корпели над картами в штабе проводки, не зря летали самолеты и мощные ледоколы ломали перемычки.

Мы ходим по Тикси с Маркиным.

— Зайдем в райком, — говорит он, — тут у меня приятель якут — товарищ Тен.

Тен худенький, в аккуратном синем пиджачке с пединститутским значком.

— А, Маркин, старый друг, — говорит он. — Что пригнал?

— Что пригнал? — повторяет гость Тена, приземистый, смуглый, рябой мужчина в синем флотском кителе. — Что пригнал, Маркин?

Это старый ленский капитан Николай Александрович Дьячков.

— Ну-ка опиши им «Смоленск», — говорит мне Маркин.

Я рассказываю.

— Ай, хорошо, — говорит Дьячков, — то, что нужно.

Приятно, что мы им привели то, что нужно.

Тен разворачивает карту:

— Я ведь теперь отдел строительства, знаешь? Смотри, какое строительство в Якутии: тут, тут, тут. И тут… Ой, выручил, друг Маркин.

— Мы-то вас всегда выручаем, — говорит Маркин. — Не то, что вы.

— А что мы? Что мы? — горячится Тен.

— Что мы, что мы… У нас успешная проводка, а у вас в Тикси — сухой закон…

Все смеются.

Я смотрю в окно. Сопки серовато-белые, уже заснеженные. Слева в затоне — рыжее болото бревен, а прямо, в бухте, — на серой глади наши суда. Ох, и далеко отсюда Москва.

— Далеко? — говорит Федор Васильевич Наянов, — ничуть не далеко. Проводку кончили. Если в Ленском пароходстве работать не хочешь, лети в Москву, завтра, послезавтра и лети…

Заметив, как меняется выражение моего лица, Наянов смеется:

— Ну понял, понял. На первый раз полгода в плавании хватит. Можешь сегодня лететь.

Все видит — недаром он «папа»…

Аэровокзал в Тикси захудалый. Зато на поле роскошь: огромные ИЛ-18, с синенькими значками — аэрофлотские, с красными — полярной авиации.

А пассажиров полно. В каких портах они только не сидели, бедолаги, в ожидании погоды. Скоро полетим. Все что-то возбужденно обсуждают и вдруг разом смолкли: прошла загорелая девушка с полной сеткой красных помидоров. Есть же где-то загорелые девушки и помидоры тоже. Шум становится еще громче: посадка — летим на Москву.

Стюардесса представляет нам командира лайнера:

— Известный полярный летчик Петров.

Это высокий и красивый краснолицый мужчина с немного надменным выражением лица.

Интересно, это тот самый Петров, который помогал проводить наши суда два года назад? А может, и не тот: здесь, на Севере, много знаменитостей. Внизу, под крыльями самолета, замелькали замерзшие реки, тундра, щеточки мелколесья.

Хатанга просит, чтобы мы сели: нужно забрать моряков.

В здании аэровокзала я вижу знакомые лица: ба! да это ребята с ПТС. Правильно. Они ее для хатангских рыбаков гнали. Вон и старпом Юрка Галицкий, а вон их бородатый радист «маркони». Юрка говорит, что рыбаки были им очень благодарны за судно и приняли их очень гостеприимно. Ой как гостеприимно! Атмосфера рыбацкого гостеприимства ощутима даже на расстоянии. Ага, Петров тоже заметил.

— Стоп! — говорит он. — Все понимаю. Но возьму только самых стойких. Остальные — следующим рейсом. Желаю успеха.

Юрка оказался в числе «стойких». Он летит с нами.

Прав был Федор Васильевич. Москва совсем не далеко. Считанные часы, и мы идем на посадку. Шереметьева не видно — туман. Ничего, Петров посадит по приборам.

Вот и аэропорт — кусочек Москвы. А людей-то сколько! И цветы еще цветут. Даже странно, сколько девушек, «навалом», сказал бы Колька с «Ленина». Как вы там сейчас, ребята? Среди льдов?

…Всю зиму я получал письма. Веселые и смешные, грустные и жизнерадостные. Алик поступил в заочный институт: на зимовке времени для занятий много. Капитан сдавал экзамены в своем пединституте, а стармех Толя в мореходке. Толя прислал мне контрольную по английскому — перевести текст о дизелях.

И я словно снова услышал Толин голос: «Тебе это как слону груша, так что переведи». Димка подробно написал о стоянке в Печоре, о своих экзаменах. Все звали снова в плавание, и все-таки то, что произошло весной, было для меня почти неожиданным.

Как-то я зашел в перегонную контору, узнать об одном парне, с которым вместе плавали.

— А сам-то как? — спросил Федор Васильевич Наянов. — Межнавигационный отпуск кончается.

У меня были другие планы, но тут я подумал, что увижу Кузьму, и Димку, и Евгения Семеновича, и Алика, и Женьку, что будет суета отхода, и будем «стоять на концах», и «уродоваться», и «травить» на крышке трюма, и ходить на берег все вместе…

— Ну? — спросил Федор Васильевич, — писать тебя?

— Конечно, — сказал я торопливо. — Конечно. Когда отправляться, в апреле?

Территория Японии — это девятьсот тихоокеанских островов. Четыре больших острова и огромное число маленьких. Все острова — вулканического происхождения.

В Японии и сейчас больше тридцати действующих вулканов. Гора Фудзияма тоже вулкан. Знаменитая Фудзияма, самая высокая, самая прекрасная, самая любимая японцами гора. Зона Фудзи наиболее сейсмичная, а поэтому Фудзияма не только самая любимая гора, но и самая беспокойная. Здесь очень часты землетрясения — этот страшный бич японцев.

Каждый день в Японии отмечается несколько слабых толчков, и они непрерывно напоминают японцам, что 1923 год может в любой момент повториться. А тогда, в 23 году, землетрясение за несколько часов оборвало почти сто тысяч жизней в Иокогаме и Токио. Произошла потрясающая катастрофа!

Но Японию терзают не только землетрясения. Тайфуны, пожалуй, еще страшней и разрушительней. Ураганный ветер и тропический ливень сметают все на своем пути; огромные приливные волны обрушиваются на густонаселенное океанское побережье и производят невиданные опустошения.