Сергей Герасимов - Единоборец

Мы садимся в машину, на заднее сиденье. Передо мной появляется виртуальный глобус, медленно вращающийся голубой шар размером с баскетбольный мяч. Я подношу к нему руку, и вращение прекращается – шар будто вмерзает в воздух. В принципе, такси может доставить нас в любую страну на любом из континентов, только ехать оно будет слишком долго.

– Назови конечную точку, – говорю я Кларе.

– Мыс между Феодосией и Коктебелем. Там раньше был какой-то поселок, но сейчас это место никак не называется: весь мыс просто выложен солнечными батареями.

Я поворачиваю глобус, а затем подношу руку ближе, и он разворачивается в подробную карту. Нахожу нужное место и показываю на него пальцем. Карта настолько подробная, что можно видеть, как колышутся ветки на отдельно стоящих деревьях, причем все это в реальном времени: миллионы спутников постоянно кружат вокруг нашей маленькой планеты и постоянно снимают ее под всеми углами и во всех диапазонах. За верхней границей земной атмосферы начинается техно-сфера, состоящая из немыслимого числа летающих механизмов. Самые малые из них не больше бактерии, а самые большие – величиной с железнодорожный вагон.

Машина выдает запрос о скорости: «минимальная», «максимальная», «средняя», «средняя– плюс», «чрезвычайная», «определяется водителем». Я выбираю максимальную. Чрезвычайная несколько выше, но предполагает, что другие машины должны уступать нам дорогу. Я не хочу лишнего шума. Если использовать скоростное шоссе, то мы доберемся до цели часа через четыре. Так что в график мы пока укладываемся. Нам нужно успеть до десяти утра, а ночь только началась.

Машина идет по шоссе со скоростью около двухсот километров в час. Несомненно, она способна на большее, но это тоже неплохо. Клара прикорнула, опустив голову на мое плечо. Мы сидим на заднем сидении; передо мною прекрасный обзор, который ничто не загораживает. Мягко шипят шины, лучи фар выхватывают из тьмы флуоресцирующие придорожные столбики, низкие кусты по бокам шоссе отбрасывают смоляные черные тени. Такси разгоняется до двухсот тринадцати и стрелка спидометра замирает. Дорога убаюкивает, я тоже начинаю клевать носом. Чтобы не заснуть, набираю код на спинке сиденья и уже через пять секунд получаю чашечку отличного и очень горячего черного кофе. Включается негромкая музыка, фортепиано, Мусоргский, «картинки с выставки». Совершенно потусторонняя музыка, чуждая современному человеку. Современные люди так не мыслят и так не чувствуют – слишком многое изменилось, изменилось благодаря вам, господин компьютер. Не понимаю, почему ты выбрал именно это из своей фонотеки. Это ведь не музыка, а всего лишь память то том, какими мы были. Тень от тени. Сон во сне. А кофе именно такой, какой я люблю.

Машина идет так плавно, что поверхность жидкости в чашке абсолютно плоская – как условная математическая поверхность. Давно прошли те времена, когда на Руси были две беды: дураки и дороги, остались только дураки, да и те постепенно выводятся. Страна уже не та, что раньше, даже не та, о которой говорил мой дед, в ней не осталось сказки, дураки может быть и есть пока, но дурней уже нет. Есть коттеджи, но нет избушек, есть дороги, но нет тропинок, есть фокусники, но нет чудес. О, где же ты, дымок спаленной жнивы, и где в степи ночующий обоз? Где страна березового ситца, по которой тянет шляться босиком?

Где-то далеко впереди появляется громадный купол пересадочной станции: махина высотою метров в триста. Ее освещает разноцветное сияние прожекторов; лучи отражаются, переплетаются и уходят в черноту неба, делая станцию похожей на диковинный цветок, лежащий на черном бархате. Туда мы и направляемся, для начала.

Музыка тихнет и ее сменяет мягкий мелодичный голос.

– Здравствуй, единоборец. Узнаешь меня?

– Пока нет. Фемида?

– Как ты догадался?

– Слишком давно не показывалась. А я думаю, что у тебя есть ко мне дело. Я прав?

– Я хочу попросить тебя о чем-то.

– Проси.

– Теперь, когда дело провалено, осталось всего лишь одно, что ты можешь сделать. Поэтому ты до сих пор и жив. Ты должен сделать это.

– Что я за это получу? – спрашиваю я.

– А что ты хочешь?

– Например, жизнь.

– Жизнь я тебе дать не могу. Да ты и не поверишь, если я тебе пообещаю.

– Тогда дай нам время. Пять лет.

– Год, – отвечает она.

– Три.

– Хорошо, три, – соглашается Фемида. – Я обещаю, что не буду трогать вас ровно три года с той минуты, как ты выполнишь мою просьбу.

– Если я смогу выполнить ее. Каковы мои шансы?

– Неизвестно.

– Неизвестно даже тебе? – удивляюсь я. – Ты же знаешь все на этой планете, а то, что не знаешь, можешь точно вычислить наперед.

– Это вычисление выше моих сил. В тот момент, когда вы спускались под землю, чтобы найти невидимок, ваши шансы были шестьдесят четыре процента. Когда вы вернулись с пустыми руками, шансы еще оставались – шестнадцать процентов. Когда я тебя обезоружила, они выросли до двадцати одного. Но потом мои противники победили: они убили Клару, а тебя послали с ее двойником. С этого момента все было провалено. Я проиграла эту схватку. Но есть еще и второй бой, который я могу выиграть с твоей помощью. Но здесь я даже примерно не могу оценить вероятность победы.

– Код? – спрашиваю я.

Она называет мне код. В принципе, это все, что я от нее хотел. Ничего нового она мне не сообщила.

– Итак, мы договорились? – спрашивает она.

– Хватит болтать, мы уже подъезжаем.

– Веди себя хорошо, мальчик, и получишь свою конфетку, – предупреждает она напоследок.

Голос исчезает, и его снова сменяет музыка. Колоссальное вращающееся полушарие пересадочной станции уже совсем близко. Я тихонько бужу Клару, она открывает глаза.

– Я так устала, – говорит она. – Ты с кем-то говорил, или мне это снилось?

– Тебе снилось. С кем я могу говорить? Сейчас мы поднимемся на скоростную дорогу. Пристегни ремень.

Она послушно пристегивается. Шоссе ныряет вниз, в тоннель, и через минуту мы оказываемся внутри исполинского шара. Это пересадочная станция.

Скоростная дорога, куда мы собираемся попасть, представляет собой широкую изогнутою полосу, которая движется без остановок и почти без поворотов. Ее скорость триста двадцать километров в час. Эта скорость никогда не меняется. Плюс двести тринадцать наших километров, итого получается больше пятисот. Когда-то с такой скоростью летали самолеты. Для наземного транспорта это достаточно хорошо: скоростными дорогами обычно пользуются для поездок на одну или две тысячи километров, например, ездят на морские курорты. За день можно съездить в оба конца. А для более дальних поездок есть космический челнок и даже гиперпространственный тоннель, который, впрочем, немыслимо дорог. Множество скоростных дорог соединяют между собой все крупные города; четырнадцать таких дорог рассекают на секторы огромную территорию столицы, но километрах в пятидесяти от центра уходят под землю. Одна из пересадочных станций видна прямо из окон моего дома. Это вращающийся шар, скользя по внутренней поверхности которого, машина плавно набирает скорость, а затем выходит на полотно движущейся трассы.