Уэйн Барлоу - Экспедиция. Письменный и художественный отчёт о путешествии на Дарвин IV в 2358 году н. э.

Паря на высоте пятидесяти метров, я кружился, словно снежинка на ветру, и мелкозернистый град бил мне в ветровое стекло. Гироскопы моего ’конуса работали изо всех сил, чтобы удержать меня в нормальном положении, но искусственный горизонт, проецируемый на ветровое стекло, бешено раскачивался. Затем буря утихла почти так же внезапно, как и началась. Тундра оливкового цвета подо мной становилась всё более и более различимой, а наверху в кобальтово-синем небе вновь сияли солнца.

Когда шквал прошёл, я восстановил контакт с сигналом наведения и примерно через десять минут уже парил над местом последних координат учёных. Свидетельства их судьбы были разбросаны по земле и льду на краю ледника. Тысячи похожих на конфетти кусочков металлокерамики и титана, окрашенных в оранжевый цвет и погнутых, лежали широким веером длиной около сотни метров. Два массивных турбовентиляторных двигателя Изара валялись, спутавшись в единую массу, и их роторы были сцеплены. Я не увидел ни тел, ни даже клочков оранжевых лётных костюмов.

Я связался с «Орбитальной звездой» и передал грустные новости о своём открытии и координаты места крушения. Мне сказали, что партия для проведения расследования спустится в течение часа.

КАРТИНА XXVIII. «Это существо выглядело так, словно ему был в тягость его собственный способ передвижения».

Через два часа, после тщательного опроса (который включал полную выгрузку записей моего компьютера) меня отпустили продолжать исследования. Покидая место крушения, на экранах заднего вида я видел летающие зонды уборочной команды, которые уже начали свою работу. После того, как они выполнят свою задачу, на Дарвине IV не останется никаких физических следов моих коллег. Я знаю, они оценили бы это.

Пусть в жизни я не был достаточно хорошо знаком с этими двумя ксеногеологами, но меня всё же сильно угнетала их гибель. Мои мысли продолжали возвращаться к месту крушения и разбросанным там обломкам. Вместо того, чтобы направиться вперёд и продолжать исследования, я «припарковался», включил на звуковых колонках Пятую симфонию Шостаковича и сел, блуждая взглядом по пустынной тундре. Возможно, это была моя попытка устроить поминальную службу.

Когда симфония закончилась, я вернулся к работе. Я решил пролететь вдоль края ледника, обследуя его поверхность, покрытую трещинами, как и намеревался ранее. Его голубоватая ледяная стена в разных местах поднималась на разную высоту, иногда измеряемую тысячами метров, тогда как на других участках лёд был не больше нескольких метров в высоту. Землю перед ним усыпали целые поля кусков льда, отколовшиеся от трескающегося основного массива ледника. Эти куски, источенные ветром и солнцами, принимали самые причудливые формы. Тундра напоминала исполинскую шахматную доску с сотнями белых извитых фигур, медленно оседающих в свете скудного полярного солнца.

Примерно через час после того, как я потерял из вида место крушения, я обогнул язык ледника и наткнулся на полдюжины чёрных существ, медленно волокущих свои тела по почти промёрзшей земле. Они оставляли за собой длинные борозды, которые исчертили поверхность тундры на сотни ярдов. Памятуя об этих бороздах, я назвал существ тундровыми пахарями. Две очень мускулистых руки, завершающиеся плавниками, тянули трёхметровое тело неторопливыми взмахами, оставляя борозду и маленькие кучки земли вдоль неё. Каждый взмах вызывал появление из ноздри существа высокого столба пара, который замерзал при соприкосновении с холодным воздухом и оседал снегом на его спине. Тяжёлые чёрные покровы его тела блестели от этой влаги, когда оно продолжало свой трудный путь. Это существо выглядело так, словно ему был в тягость его собственный способ передвижения, хотя я знал, что сам факт его выживания в этой суровой среде обитания доказывал мою неправоту.

Я наблюдал за группой тундровых пахарей (я просто должен был дать им такое название, когда узнал их истинную природу), по меньшей мере, в течение часа. Они перемещались очень медленно. Когда какая-то особь приближалась к зарослям арктического кактуса или полярной точечницы, те исчезали из виду, словно их дёрнули снизу; это меня озадачило.

Держась в десяти метрах одно от другого и двигаясь параллельным курсом, взвизгивая, извергая пар и переворачивая почву, словно бороны, животные преодолели всего лишь около сорока метров за тот час, пока я наблюдал за ними.

Похожий на лопату клюв травяной волокуши может пробивать замёрзшую землю, чтобы выкапывать из толщи тундровой почвы снежные луковицы. Крючковатые ступни одинаково хорошо работают и на льду, и на болотистой почве. Голова существа способна полностью втягиваться вглубь тела – уникальное и важное приспособление в этом царстве внезапных и смертоносных бурь.

Некоторое время спустя я наткнулся на мумифицированные останки давно погибшего тундрового пахаря, и лишь тогда понял, что, пока животное живо, значительная часть тела тундрового пахаря остаётся невидимой. Большой костяной плуг треугольной формы движется под самой поверхностью, отрезая почву и заталкивая её в шесть жаждущих ротовых борозд для фильтрации влаги. Из отверстия в основании плуга отрастает полый твёрдый язык, заканчивающийся вертикально направленным образованием яйцевидной формы. Эта вытягивающаяся ротовая структура – несомненно, тот самый орган, который несёт ответственность за втягивание под землю мелких полярных растений.

Изучение этого мумифицированного экземпляра лишь в небольшой степени удовлетворило меня, поскольку я был заключён в своём транспортном средстве. Мой летающий конус был снабжён сложной батареей датчиков и рецепторов, предназначенных для измерения проявлений жизни у живых существ, биологические огни сияли, но има не обеспечили возможностей для исследования и сохранения мёртвых тканей. Возможно, это было их упущение, или же, возможно, это было частью их философии; во всяком случае, я полагал, что этот разлагающийся экземпляр мог бы стать хорошим кандидатом для сбора и дальнейшего изучения. Единственным возможным источником противоречий была некоторая микробная жизнь, присутствующая внутри трупа. Но, вызвав «Орбитальную звезду», чтобы попросить разрешения на это, я неосторожно вступил в ряды участников давнего и ожесточённого противостояния. Я и не подозревал, что другие члены экспедиции также делали подобные запросы. Им всем ответили однозначным отказом, и мне тоже. Помню, что потом я минут десять ворчал насчёт негибкости бюрократии. Хотя все мы были полностью согласны с задачей има «сохранить Дарвин IV нетронутым», бывали случаи, которые демонстрировали определённое упрямство руководителей Экспедиции. И конечно, теперь Дарвин IV навсегда останется отмеченным смертью докторов Исуда и Изайра.