Уэйн Барлоу - Экспедиция. Письменный и художественный отчёт о путешествии на Дарвин IV в 2358 году н. э.

К этому обитателю горных ручьёв меня привёл его крик – громкие гудки, что весьма необычно для Дарвина IV. Этот звук – результат того, что воздух выжимается из его парных пузырей во время их резкого сокращения; он эхом отражается от каменных стен, и его можно расслышать за несколько километров. Я полагаю, что это сигнал, обозначающий территориальные притязания.

Горные ручьи на Дарвине IV не очень богаты растительной жизнью, и эти существа, которых я назвал пузырерогами, вынуждены проводить до трёх четвертей своего времени в поисках в воде своего корма – красной горной колючки. В результате этого пузырероги чрезвычайно территориальны и используют свои гудки, а также демонстрацию ярких биологических огней, чтобы отпугивать соперников.

Сдутые пузыри пузырерога располагаются на его боках на гигантских ветвистых «рогах». Когда они раздуты, их жуткий гудящий крик – это один из самых назойливых и легко узнаваемых звуков на планете.

Во время стычки с соперником пузырерог растопыривает в стороны свои «рога», агрессивно надувая большие пузыри небольшими порциями воздуха. Претендент отвечает тем же, и ещё начинает ходить вокруг своего соперника медленным и неторопливым (и столь же смешным) шагом на цыпочках. Было сложно удержаться от смеха, наблюдая за этими продолжительными стычками; мне приходилось постоянно напоминать себе, что эти два дуэлянта готовы сражаться насмерть. Я никогда не видел, чтобы эти территориальные демонстрации заканчивались смертельным исходом, но длинные кровавые шрамы были обычным делом.

КАРТИНА XXVI. Северные полярные флюгера вращаются над тушей унта.

КАРТИНА XXVII. «Я решил пролететь вдоль края ледника, обследуя его поверхность, покрытую трещинами».

Вскоре после того, как я покинул горную область Дарвина, в Экспедиции случилась трагедия. Я путешествовал на север, задумав присоединиться к моим коллегам-исследователям, докторам Исуду и Изайру, над полярными пустошами. Проплывая над болотистыми торфяниками, окаймляющими тундру, я слушал по радио дальнего действия непостижимую и непереводимую беседу двух инопланетных ксеногеологов. Они сидели в отдельных ’конусах на расстоянии около пятисот километров от меня и летели над ледниковым покровом в сторону магнитного полюса. Всё выглядело абсолютно нормально; беседа учёных была продолжительной и явно непринуждённой, прерываясь сериями быстрых щелчков, которые, как я догадался, были у има смехом. Мне нравилось слушать их странный язык, богатый свистами и переливами, пока я спешил к назначенному месту встречи. По моим оценкам, я смог бы встретиться с ними примерно через час. А затем радиосвязь совершенно неожиданно замолчала, а у меня на экране замигал указатель места происшествия.

В первый момент я предположил, что эти двое ксеногеологов просто закончили беседу, и один из них случайно запустил маяк наведения на место происшествия. Но по мере того, как минуты радиомолчания тянулись одна за другой, моё беспокойство росло всё сильнее и сильнее. Я запустил проверку их местоположения и обнаружил, что оно не изменилось с момента последнего обновления данных моего компьютера десятью минутами ранее. Меня охватило зловещее предчувствие. Прошло не менее тридцати минут, прежде чем я добрался до них; до того момента я мог лишь сидеть и нервно наблюдать полосу субарктического ландшафта под собой.

Плоский ландшафт тундры Дарвина IV имеет почти однородный зеленовато-коричневый цвет. Разбросанные по нему участки низкорослой белой и голубой растительности смягчают суровый и однообразный облик этой скудной экосистемы. По мере приближения к обширному ледниковому щиту землю во всё большем и большем количестве усеивают бесчисленные округлые валуны.

Оба полюса Дарвина IV покрыты ледниками огромных размеров. Северный ледниковый щит, к которому я направлялся, отличается от своего южного визави большей толщиной и зубчатыми пиками гор B14 и B15 близ центра. На Южном ледниковом щите таких видимых горных вершин нет совсем.

Преодолевая километр за километром, я начал различать на горизонте тонкую белую линию. Сверкая на фоне серо-зелёных облаков, край ледника казался искусственным, словно невероятно длинная побеленная оштукатуренная стена, раскинувшаяся вдоль всего горизонта. Я набрал высоту, и теперь мне был виден полярный ледниковый покров, уходящий вдаль – молочно-белый океан льда, сияющего в меркнущем свете солнц, словно сломанная и выщербленная металлокерамическая пластина. Пока я смотрел, по поверхности льда потянулось плотное белое облако замёрзшего пара, затеняя солнца и скрывая из виду ледяные поля. За считанные мгновения я тоже попал в бушующее облако абсолютной белизны, исторгающее потоки града. Я начал всё явственнее ощущать возрастающее чувство дезориентации. Едва не впадая в панику, я запустил компьютерный топографический горизонт; его графический линейный образ позволил мне ощутить себя хоть немного спокойнее.

Внутри высокой горбатой спины травяной волокуши находится масса её эхолокационного аппарата – одного из самых крупных среди всех существ на Дарвине IV. Это почти второй мозг.

Мне было достаточно легко представить себе, что могло случиться с моими двоими коллегами: они могли лететь близко друг к другу, осуществляя сейсмические исследования при помощи спаренных приборов, когда на них обрушился этот или подобный ему шквал. Я мог живо представить себе два лёгких ’конуса – брошенные один на другой, сталкивающиеся и разрушающиеся... Я надеялся, что ошибался, но по мере того, как сила окружающей меня бури всё возрастала, я начал бояться худшего.