Николай Беляев - Спасибо деду за победу [СИ]

Увы, теперь идти пришлось. Значит, ноги очень быстро будут стёрты… Новые, ни разу не использованные портянки были в вещмешке — брошены туда для объема вместе с плащ-палаткой, но не мотать же их сейчас, с непривычки, да ещё и в полутьме! Ладно, потерпим…

Но почему же ощущение, что что-то не так?

Пашка не сразу сообразил, что оказавшийся уже совсем рядом угловатый предмет — не что иное, как бронеавтомобиль. Большой, трёхосный — на поле реконструкции был такой же, Пашка слышал, что ребята сделали его на основе деталей «газели». Или не такой же, а похожий… Стоит без присмотра, удивительно. Правыми колёсами чуть съехал с дороги, словно освобождая для чего-то проезд, и стоит, слегка наклонившись. Громоздкая танковая башня развёрнута назад, к тому леску, из которого сейчас вышел Пашка, оба люка на ней откинуты — это даже снизу видно. Дверцы открыты нараспашку, щитки на двигателе — тоже. Такое ощущение, что бронеавтомобиль остановился для ремонта, или для погрузки на эвакуатор, да так и был брошен.

Парень осторожно заглянул внутрь — пусто… Корпус изнутри выкрашен светлой краской, но в полутьме всё равно ничего не разобрать. Пахнет прогоревшим порохом, кислым потом и ещё чем-то неприятным.

Надо же… Ну раз оставили машину здесь — точно кто-то рядом есть. Такой броневик сейчас лимон-полтора небось стоит, просто так его никто не бросит… а это что?

Протянув руку, Пашка потрогал металлические листы, из которых сварен (или склёпан?) корпус.

А это следы от чего-то, выбоины. Словно по металлу пальнули боевыми. Но это вряд ли, кто ж даст такую машину портить… Значит, для антуража.

Парень сделал шаг назад и брезгливо поднял левую руку — вляпался во что-то липкое. Чёрт, темно, ничего не разобрать… тут всё левое крыло машины извозюкано. Телефоном посветить, что ли…

Неяркий свет встроенного фонарика осветил крыло и ладонь, испачканную чем-то тёмно-бордовым, почти чёрным… и Пашка отшатнулся — он был почти уверен, что это кровь, хоть и не видел её ни разу пролитой в таких количествах.

Додумать он не успел.

— Эй, кто идёт? Стрелять буду, — раздался от деревни голос, и парень мог бы поклясться, что говоривший сам боится ничуть не меньше, чем он. А его самого, он чувствовал, вот-вот начнёт трясти — тяжело, как старинное ватное одеяло, наваливалось ощущение чего-то в корне неправильного.

— Это я, Пашка Соколов, — машинально пискнул он, соображая, что это — чья-то шутка или человек действительно готов выстрелить.

В ответ раздался смешок — другим голосом, более уверенным:

— Ишь ты… Иди сюда, руки подыми.

Подняв ладони на высоту плеч и чувствуя, что дорога то и дело новорит выскользнуть из-под ног, Пашка медленно пошёл к деревне — теперь он уже видел две фигуры, присевшие по обе стороны дороги, почти невидимые в полумраке на фоне этой то ли ржи, то ли пшеницы.

Вот оно. Вот оно, неправильное.

В Подмосковье не растут злаки — по крайней мере, в таких количествах. А тут — целое поле. Такое бывает только на юге — Кубань, Белоруссия, Украина…

Но это же бред. Никто не повезёт меня, сонного, на юг, да ещё и со всем реконструкторским барахлом.

И тем не менее — я здесь, если это не сон, конечно.

Вряд ли сон… Таких чётких снов не бывает.

Хаты. Вот что с крышами — они покрыты соломой! Плотными пучками соломы! Тогда… тогда это точно южнее. Вообще странно, соломой вроде дома кроют только в разных этнографических деревнях для туристов… Вон на крайней крыше — это ж гнездо аистов, точно! Ну, это-то ни о чём не говорит — они и в Псковской области есть…

Фигуры уже совсем рядом. Тот, что говорил вторым, встал, приблизился. Высокий. Пилотка, гимнастерка — и винтовка в руках. Точно такая же «трёха», как у самого Пашки, но с примкнутым штыком.

Тьфу ты. Пашка вздохнул с явным облегчением. Свои, реконструкторы! А он уж думал — сторож какой-нибудь с двустволкой, встречаются и такие…

— Свои, — чуть не рассмеялся он. — Ребята, я из питерского «Красного Знамени»…

— Мы-то свои, а вот ты кто такой… — неприязненно пробурчал долговязый, бесцеремонно снимая с Пашкиного плеча винтовку и вешая её себе на плечо. — Питерский… где и словечек таких нахватался. Топай, сержант разберётся. Петруха, будь здесь, сейчас кто-нить придёт вместо меня, — бросил он второму.

Пашка ничего не понял. С чего взъелся… этот? Ну питерский, и что?

— Там… кровь на броневике, — невпопад сказал он, идя по тёмной деревенской улице.

— Ещё бы, — ответил боец, и в голосе его ясно слышалась горечь. — Старшина в моторе ковырялся, когда этот стервятник прилетел. Там его и…

Боец замолчал, а вот Пашке стало не по себе ещё сильнее. Не видел он ни разу реконструктора, который отыгрывал бы образ настолько убедительно. Если только…

Если это не реконструктор. И сейчас не середина 2010-х.

От этого предположения Пашке стало не по себе — слишком уж невероятно оно выглядело. Но зато этот много раз описанный фантастами феномен отлично объяснял всё происходящее.

Как бы проверить?

А никак. Сейчас всё объяснится, когда я увижу сержанта…

Я попал. да, кажется, именно так это называется. Это не Подмосковье — это реально запад Белоруссии или Украины. И это и правда война — правда, неясно, какой год, где-то с сорок первого по сорок третий… Что там у бойца на гимнухе? Петлицы или погоны? Не видно…

Стоп. Западные области и свежеокровавленный броневик… Это сорок первый. Это же, мать вашу, самое начало войны!!!

Пашка почувствовал, что его начинает колотить. Только этого не хватало…

Зачем? Зачем я выглянул из траншеи? Зачем я поехал на фестиваль? Зачем я вообще ввязался в эту реконструкцию? Сидел бы сейчас дома, пил пиво с друзьями…

«История — штука тонкая», — мелькнуло в голове.

— Какое сегодня число? — не выдержал Пашка. — Контузило, плохо соображаю…

— Двадцать пятое, — буркнул долговязый. — Давай налево, в дом…

Двадцать пятое. Июнь или июль? Скорее, июнь — самое начало, ещё не началась истерика, народ не потянулся на восток. Или уже потянулся? Этим и объясняется ночная тишина — фашисты после первого внезапного удара воюют по графику, дают своим солдатам отдохнуть. Но продвигаются они быстро, за счет техники. Значит — либо мы уже в «котле»… либо вот-вот в него попадём. Скорее всего, ещё не попали — иначе фрицы уже хозяйничали бы в деревне. Блин, что же делать?

Изба непривычной формы. Сени… Так, смотрим по обстоятельствам. Главное — себя не выдать.

— Тащ сержант, вот, вышел к посту из леса. Назвался Павлом Соколовым, из какого-то ленинградского краснознаменного…

В комнате тускло горела свеча. За столом сидели двое бойцов, ещё двое спали на лавках, на печи видны чьи-то плечи… А прохладно, печь не протоплена. Дом, наверное, пустовал.