Николай Беляев - Спасибо деду за победу [СИ]

Вот это оказалось не так просто. Павлуха был минимум на голову выше Пашки и, несмотря на нескладную фигуру, гораздо сильнее. Хорошо хоть, винтовку он выронил — а то штыком или прикладом можно было бы огрести сразу же…

Локти длинного работали как поршневая хорошего двигателя. Первый же удар, кажется, вышиб из лёгких весь воздух, второй, пришедшийся по бедру, словно пропахал его плугом, но Пашка вцепился намертво — за жизнь.

Дробные автоматные очереди…

Длинный замер.

Ещё одна очередь. Чей-то вскрик.

И — ни одного винтовочного выстрела.

Пашка надрывно дышал — болело, такое ощущение, всё тело. Ну и силища у парня… а сейчас — не шевелится.

— Ты понял? — прошептал Пашка, ослабляя хватку.

— У наших не было ППД, — так же тихо ответил длинный. Он сейчас казался совершенно расслабленным, словно и костей под кожей нет.

— Ну вот… — сфокусировав взгляд, Пашка поискал винтовки — а, вон они, валяются у дороги. Оттащить Павлуху-длинного в сторону всё же удалось, хоть и всего на пару метров.

Послышалась какая-то гортанная команда по-немецки, хлопнули двери избы. Топот ног… лязг металла. Звук заводимого двигателя.

Два Павла вжались в землю поближе к забору.

Прочертив перед собой полосками неяркого света фар, по улице неторопливо проехала обычная, хорошо знакомая полуторка. В кузове — люди в советских гимнастерках, в пилотках, с вещмешками… Человек десять.

Машина ушла на восток.

Пашка не знал, сколько они пролежали вдвоём, глядя в неторопливо светлеющее небо.

— Откуда ты узнал? — спросил Павлуха, глядя на семь мёртвых тел. Они так и лежали, рядком — их построили и просто покосили из автоматов. — Сержант и то не догадался…

Что было ему ответить? Как можно объяснить простому солдату ТОЙ войны то, что стало отлично известно «широкой общественности» много лет спустя?

Следовало признать: Пашка распознал диверсантов лишь потому, что знал — они могут тут быть. Если бы не знал — шансов раскусить обман не было. Уж точно — не у уставшего, не спавшего несколько ночей сержанта. Скорее всего, и их двоих не стали искать лишь потому, что никто из диверсантов не удосужился уточнить — все ли собрались? Да вдобавок, отсылал их за водой комсомолец с перебинтованной головой, а если вопросы и задавали — то сержанту…

— Почему ты взъелся на то, что я сказал «питерский»? — ответил Пашка вопросом на вопрос.

— Старорежимные замашки, — бесцветным голосом ответил длинный. — Город Ленина позоришь…

— Я от бабули научился, — парировал Пашка. — Она так привыкла, вот и я… привык.

— От бабули… — голос Павлухи-длинного дрожал. — Ты не внучек, а боец Красной Армии!

— И ты боец Красной Армии, — Пашка, кажется, наконец-то обрёл некое спокойствие. — А тот, что в машине, сказал — «стройте солдат».

Длинный осёкся. Внимательно поглядел на Пашку — так, словно видел его впервые. И тут же отвернулся:

— Ребят надо похоронить.

Не особо глубокую яму вырыли тут же, чуть в стороне от деревеньки, под старой берёзой. Земля была мягкой, копалось хорошо — оказывается, сапёрная лопатка годится не только для того, чтобы таскать её на боку, отстранённо подумал Пашка. Он работал совершенно механически, не думая, и, похоже, Павлуха-длинный тоже — судя по его абсолютно безжизненному лицу. Ещё бы — они с ребятами, судя по всему, были подразделением… и сейчас он хоронит не просто их — хоронит часть себя.

— Нам говорили про диверсантов, — не выдержал Пашка. Молчание давило ничуть не слабее, чем понимание того, что они в западне. — Политрук рассказывал, что есть у фашистов команды обученных людей. Из бывших белогвардейцев, предателей. Одетые в нашу форму, с нашим оружием — чтобы устраивать диверсии и сеять панику, если война начнётся…

— Что ж ты сержанту не сказал, — совершенно механически отреагировал длинный. — Надо же было наших предупредить, и других…

— А он бы поверил? — меланхолично спросил Пашка. — Ты вот не поверил. Пока не увидел…

Длинный помолчал. Пашка был кругом прав.

Яма получилась тесная и неглубокая — копать что-то более серьёзное было попросту некогда. Таща на себе совсем лёгкое тело лопоухого Петрухи, Пашка думал о том, какая странная, непредсказуемая и коварная штука — жизнь…

Сколько им было, этим пацанам? Лет по двадцать с небольшим. Кто-то из них хотел учиться, кто-то — строить светлое будущее. Кто-то, наверное — защищать страну. Не будет ничего этого — все они легли в безымянную могилу на третий день войны. На третий из почти полутора тысяч…

Постояв над закопанной могилой с полминуты, они нахлобучили пилотки и побрели к дому. И тут Пашку ждал новый облом — ни одной винтовки не было, видимо, диверсанты просто побросали их в свой грузовик. А вот это уже хреново — Пашка не был уверен, что в случае необходимости сможет выстрелить из реального, боевого оружия, но со своей холощёной «трёхой» он чувствовал себя не в своей тарелке. И тёзке ведь не скажешь — придётся фантазировать, как оказался на фронте с бесполезной железякой. А у длинного вопросы, судя по всему, и без того есть…

И ещё один возникнет прямо сейчас. Потому что иначе можно остаться без ног.

— Слушай, тёзка… Помоги портянки намотать.

Павлуха-длинный ничуть не удивился — видимо, проблема была распространённая. Удивился он, когда Пашка стащил сапоги и остался в чёрных тоненьких носках.

— Чему вас там учат, ленинградские, — проворчал он. — В носочках, как школьники… Внучек, ёлки-палки…

Пашка молча проглотил пилюлю — на этот раз прав был длинный. И не поспоришь ведь. Хорошо, что портянки хоть есть, причём новые.

Под руководством длинного портянки Пашка намотал хоть и не с первого раза, но довольно быстро — минут за пять. Ногам сразу стало уютнее — теперь, кажется, можно и полсотни километров пройти.

Вот только куда?

Бойцы вышли из дома, и Пашка ойкнул: уже достаточно рассвело, и по дороге тянулась вереница людей — видимо, тронулись в путь как раз с рассветом. Скрипели подводы — иногда попадались и они, влекомые понурыми лошадками.

Беженцы…

На реконструкциях они тоже бывали. Но выглядели… и так, и не так.

На тех мирных мероприятиях начала двадцать первого века от бредущих людей не веяло такой тоской и безысходностью.

В основном женщины, мужчин совсем мало. На телегах — старики, дети… Одеты кто во что — в основном в какие-то бесформенные, явно деревенские одежды, замызганные и больше похожие на обноски, женщины почти все в платках, иногда мелькают «городские» пиджаки, какие-то нелепые картузы, ермолки…

Большинство даже не обращало на двух Павлов внимания — некоторые скользили взглядом равнодушно, словно по забору или дереву, и молча продолжали свой путь.