Януш Цыран - Голос Лема

Она не ответила.

— Помнишь, как было здорово той ночью, когда мы выбрались на озеро? И снова может быть так же. Ты тогда сказала, что могла бы остаться там навсегда. Если хочешь, можем поискать какой-нибудь пруд в окрестностях и съездить на ночную прогулку.

Шума отняла руки от лица.

— Ты, вообще, о чем?

— О нашей ночной поездке на озеро.

Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

— Такого никогда не было. Ты что-то путаешь. Может, тебе приснилось?

Я смотрел в ее полные искреннего замешательства глаза, в которых чувствовался неподдельный страх…

Карие.

…и вдруг усомнился в том, как все было на самом деле. Тот сон снился мне много раз, ночь за ночью: ее мокрые волосы и лицо, подставленное свету, отраженному от лунного диска… Может, это с самого начала был лишь сон?

Я не сводил глаз с лица Шумы, но внезапно передо мной вместо ее карих глаз возникли окруженные сеточкой морщин глаза Мэнди Барроу.

— Как Джон мог так со мной поступить! — Слова быстро вылетали из ее рта, и дыхание на пронизывающем морозе превращалось в голубоватый туман. — Как он мог привезти ее в наш дом?! Неужели он не видел, кто она? Хитрая, коварная сука!

Если Шума знает о кораблях, и если их появление — часть плана, некой миссии, начавшейся в момент ее высадки на Землю, она не допустит, чтобы усилия последних восемнадцати лет пошли прахом, и сделает все, чтобы сбежать от меня: солжет, попытается мной манипулировать, изобразит страх. Она убедит меня в чем угодно: что не было никаких выстрелов, и даже в том, что нет никаких кораблей; что мне все послышалось, а странный разговор относился к чему-то другому. Потом точно так же она обманет ученых в центре — если я позволю ей туда вернуться, — убедив их в своей невиновности. Я сам почти дал ей себя провести. Я, нанятый Барроу специально для того, чтобы в нужный момент нажать на спуск.

Наклонившись, я вытащил из-под штанины пистолет.

— Мне действительно очень не хочется этого делать, — глухо проговорил я.

— Так не делай.

— Придется.

— Подумай о моих сыновьях. Я все еще нужна им. Даже больше, чем когда-либо.

Уилл и Боб. В моем воображении на мгновение возник образ двух голов с обожженными порохом дырками в висках, а сразу после вспомнилась сцена, виденная много лет назад: теплый весенний день, Шума и мальчики, веселые и радостные, носятся по прилегающему к центру парку. Рука, в которой я держал оружие, слегка опустилась.

— За кого ты меня, собственно, принимаешь? — спросила Шума.

Я пожал плечами.

— Ты столько лет меня знаешь. Должен же ты был составить хоть какое-то мнение?

Я молчал.

— Агентство постепенно приходит к выводу, что мы — один из многих бесплодных проектов, только более долгих, чем другие. Эндрю Холл с удовольствием продал бы меня Церкви Второго двойного пришествия, где я могла бы играть роль Бога или, чуть скромнее — Божьей Матери. Как думаешь, нимб был бы мне к лицу? А как насчет мученичества? — Не дожидаясь ответа, она продолжала: — Джон… У Джона тоже было свое представление обо мне. Он считал, что именно мне обязан своим чудесным исцелением. Когда он заболел во второй раз, я не могла посмотреть ему в глаза. Он думал, что и к этому я приложила руку. Другие — там, снаружи, — она кивнула в сторону занавешенного окна, — считают меня чудовищем, воплощением зла, дьяволом… У каждого есть свои мысли на этот счет. А для меня это пустые слова. Бог, исцелитель, чудовище, дьявол, ангел, даже человек — лишь звуки, которым вы меня научили. Я знаю одно — что значит быть собой. Шумой, матерью моих сыновей.

Внезапно она оказалась совсем рядом со мной, почти касаясь дула пистолета.

— Джон как-то сказал мне, что подобный опыт имеет каждый, но мне не повезло в том, что другие всегда будут решать за меня, кто я. Похоже, он имел в виду тебя, верно? Именно на тебя он возложил эту неблагодарную обязанность. Он дал тебе свободу действий. И пистолет, — она посмотрела на оружие в моей руке. — Еще раз спрашиваю — за кого ты меня, собственно, принимаешь?

Я знал, что не в состоянии ответить на этот вопрос. И что, пока я не решу, не смогу нажать на спуск.

Рука, в которой я держал оружие, опустилась.

Шума метнулась ко мне, выбросив вперед руки.

Я даже не удивился — не мог же я ожидать, что она обнимет меня и одарит полной доверия улыбкой, после того как я несколько минут назад угрожал ей смертью. Меня удивило лишь, насколько она сильная и ловкая. Некоторое время мы боролись почти на равных, но в какой-то момент я потерял равновесие и полетел на пол. Шума упала сверху, не прекращая попыток вырвать у меня оружие. Мы покатились по ковру.

Когда раздался выстрел, мы оба замерли. Наши лица оказались рядом, и мне вдруг захотелось, чтобы этот миг длился вечно, и я мог всегда смотреть в карие глаза Шумы. Но глаза отдалились — Шума вскочила, оставив оружие в моей руке. Лишь тогда я почувствовал боль. Опустив глаза, я увидел, что пуля попала в правую сторону груди. Рана выглядела неприятно.

Собравшись с силами, я снова поднял глаза. Шума еще стояла надо мной — как сквозь туман, я видел ее неподвижную фигуру с копной вьющихся волос. Теперь все зависело от нее. Она могла вызвать помощь и спасти мне жизнь или просто смотреть, как я истекаю кровью. От того, как она поступит, зависел мой ответ на ее вопрос. От этого зависело все.

Я потерял сознание.

Я поднял веки. Мой взгляд остановился на плавной дуге голубого потолка. Встав, я медленно и неловко, учась передвигаться в лишенном силы тяжести пространстве, обошел всю каюту. Внимательно оглядевшись, дотронулся до стен и предметов обстановки, впитывая их размеры и цвет, сохраняя в памяти ощущение, которое они оставили на кончиках моих пальцев.

Выйдя за дверь, я взглянул в сужающийся глаз коридора и двинулся в сторону его зрачка. По пути заходил в каждое из встречавшихся по сторонам помещений, тщательно осматривая их и посвящая длинным потолочным лампам столько же внимания, как и гладкой поверхности стен.

Так я обошел весь корабль и вернулся в каюту, откуда началось мое путешествие. Шуму я не нашел. Уставший, я лег на постель, где очнулся несколько часов назад. Именно там я заснул в первый день, а затем засыпал и просыпался каждый следующий. Хотя можно ли говорить о днях? Время шло, не заботясь о делении на части, а я продолжал ходить, наблюдать, дотрагиваться, спать… От раны в груди почти не осталось следа, лишь темный шрам. Когда я обводил пальцем его неровные края, во мне просыпалось неясное воспоминание о боли и чем-то еще, от чего меня бросало в дрожь.

Шума так и не появилась.

Я представлял себе, что она на соседнем корабле. В следующем — Уилл, а в том, что дальше, — Боб, оба живые и здоровые. Но, честно говоря, близнецы не очень меня интересовали. Я предпочитал думать о Шуме. Повернувшись к стене каюты, пытался пронзить взглядом и ее, и холодную пустоту за ней, и еще одну стену… но в конце концов воображение меня подводило.