Антуан Вильм - Коралловые четки

— Посмотри в свою очередь, — сказал я ей, увлекая ее в ворота и показывая ей статую Богоматери над внутренней дверью, — посмотри на это улыбающееся лицо, которое ты хорошо знаешь. Твоя молитва услышана: сама Богоматерь улыбается тебе и говорит: „Дай себя любить тому, кого я выбрала для тебя!“

Моя выдумка оказалась удачной. Люси, в которой происходила борьба целомудрия с любовью, сомнения с мистическим легковерием, была взволнована моими словами. Она остановилась, тихо произнесла короткую молитву и подала мне руку. Мы продолжали прогулку по направлению к Винной Башне с эмалированными аркадами и вышли ко дворцу Карла Пятого, великолепному зданию, которое было разрушено еще неоконченным. Он символизирует бессилие разрушителей. Великолепный зимний дворец гранадских султанов был снесен для постройки христианского дворца, который не окончен до сих пор и стоит мрачный, как могила.

Помимо стен и дверей, мы проникли в развалины. Миновав круглый двор, украшенный двойной колоннадой, мы вошли в мавританский дворец, залитый призрачным светом. Мы медленно обошли Двор Мирт, полюбовались на воду, дремлющую в своем мраморном бассейне и, наконец, пришли во Двор Львов, который окружают тонкие алебастровые колонны с кружевными аркадами. Мы сели рядом на ступеньку и стали рассматривать чудесное произведение арабской архитектуры.

Мы находились в павильоне, который служит входом в зал Правосудия; перед нами расстилался выстланный мрамором двор с высокими колоннами, с ажурными тимпанами своих аркад, с фонтаном, украшенным дюжиной неподвижных львов. За нами тянулась зала с узорным потолком, купола которого казались сталактитами из лазури, киновари и золота. Изящные арки разделяли среднюю часть, точно входы в гроты, где все цвета радуги играли огнями.

— Какая прелесть! — сказала Люси. — Какое нежное и тонкое искусство! Сколько изящества и грации сумела развить эта умиравшая цивилизация! Она увяла, как сверкающая орхидея, во всем блеске своей бесплодной красоты!

— Нет, моя возлюбленная, она не была бесплодной. Ничто не бесплодно здесь, на земле, и всякая вещь имеет скрытое значение и свою сокровенную важность. Даже если бы нам осталось от нее только это дивное здание, то и тогда цивилизация Гранады не была бы бесплодной; но есть другие доказательства ее плодовитости. Она породила целую героическую литературу, которая воспевает любовь, самоотверженность и мужество. Тени Абенсеррагов, без сомнения, еще блуждают здесь.

Подал ли я этими словами повод к галлюцинации или магически вызвал прошлое? Я почувствовал, как вздрогнула и прижалась ко мне Люси; затем новые картины представились нашим удивленным взорам. Мрамор двора стал более ярким, вода начала бить ключом из фонтана и течь из пастей мраморных львов; тяжелые ковры растянулись по плитам пола, расшитые шелковые драпировки повисли в арках, и вокруг нас появились женские фигуры, полулежа на подушках пестрых цветов; потом человек высокого роста, со смуглым лицом и длинной черной бородой, задрапированный в белый бурнус, подошел в сопровождении вооруженных евнухов. Он прошел в залу мимо нас, не заметив нашего присутствия, и лег на кучу подушек; молодые женщины столпились вокруг него; рабыни, замечательно красивые, принесли напитки и фрукты на золотых подносах, а одно восхитительное создание, в пышных шароварах, открывавших босые ноги и икры, и в курточке, полуприкрывавшей грудь и талию, взяло лютню и запело.

Ее песня была чрезвычайно оригинальна. Это была какая-то гортанная мелодия, очень грустная и страстная; заключительные ноты каждой музыкальной фразы растягивались в нескончаемую модуляцию, позволявшую певице показать гибкость и звучность своего голоса; мужчина слушал ее, улыбаясь и качая головою в такт пению.

Когда песня кончилась, он поманил девушку к себе и дал ей из собственной чашки, как мне показалось, шербета. Затем он взял ее на колени и покрыл страстными поцелуями ее белокурые волосы, голубые глаза, щеки и белую грудь.

— Уйдем, — тихо сказала мне Люси, — мне страшно среди этих теней, подобных нам.

Я не удерживал ее. Мы быстро пронизали стены и очутились в галерее, по которой дошли до бельведера, откуда открывался вид на глубокую долину у подножия высоких стен. Перед нами, с другой стороны потока, высился обнаженный склон, усеянный домами, высеченными в утесе.

Я облокотился на каменные перила и привлек к себе Люси; она не сопротивлялась, все еще дрожа; глаза ее затуманились, а губы сами потянулись к моим.

Мое сердце показалось мне тесным для радости, наполнившей его.

20 марта.

Я опять проснулся рано в комнате Люси; она вернулась с катанья и казалась печальной и озабоченной.

Около половины девятого господин Делиль спросил ее, будет ли она с ним обедать; она меня не видала, но, конечно, чувствовала мое присутствие.

Около половины десятого она вернулась в свою комнату. Господин Делиль вошел за ней; он старался быть любезным и, неудачно попытавшись заинтересовать ее, встал в несколько испорченном расположении духа.

— У вас озабоченный вид? Что с вами? Если вы нездоровы, я опять пошлю за доктором.

Люси поблагодарила, пожаловалась на головную боль и заявила, что хочет лечь спать. Господин Делиль позвонил горничной; я приблизился к моей подруге, положил руку на ее лоб; она очень скоро заснула, и тотчас Тень ее была около меня.

Господин Делиль стоял, опершись лбом об оконную раму, и сухо выстукивал охотничью арию по стеклу. Горничная постучала и вошла по его приглашению.

— Барыня нездорова и желает отдохнуть, — сказал он.

Горничная подошла к Люси.

— Барыня в обмороке! — вскрикнула она.

Господин Делиль приблизился к Люси, взял ее руку и выпустил вновь, пожав плечами.

— Осторожно перенесите ее на кровать и больше не тревожьте!

Затем он вышел.

Тогда я увел Тень под открытое небо. На косогоре за холмом Альгамбры видны были сады, расположенные террасами, и белые стены. Скользнув по воздуху, мы достигли подножья узкой лестницы, которая вела под свод апельсинных, лимонных и миртовых деревьев.

— Это Генералиф, — сказала мне Люси.

Мы вошли в сад, где в двух широких каналах текла вода. Большой кипарис возвышался в одном из углов сада. Люси, которая знала Гранаду, явно старалась направлять разговор на безразличные предметы; но беседа все сводилась к тому единственному, что занимало наши мысли.

— Под этим кипарисом, — сказала она, указывая на полувысохшее дерево, — любимая султанша короля Боабдила была застигнута в тот миг, когда увенчивала розами Абенсеррага Ахмета. Это привело к избиению всех рыцарей, принадлежавших к этой могущественной семье: их кровь окрасила залу, где они были убиты.