Грим - Зао «Парк» [СИ]

Своего двойника из этого мира — кого же еще. Я подробней обследовал жилье и остался доволен. Квартира была, по-видимому, холостяцкая, ибо я не обнаружил в ней дамских вещей.

Имелись две спальни, зал, еще четыре пустые комнаты, а в кабинете, в столе были небрежно брошены несколько пачек дензнаков, имеющих хождение в этой стране. Я старался быть сдержанным. Не вырвалось ни ура, хотя внутри ликовало все, несмотря на смутные промельки в проемах дверей и вереницу моих двойников, возникавших при ликовании.

Я надеялся, что эти помехи скоро пройдут и не будут вредить моему новому существованию. Раз уж был в кабинете, я решил записать, что удастся припомнить из прошлого. Пока не изгладилось, пока не сошло на нет — вот, пишу.

Буду и дальше записывать, чтоб не потеряться в чуждом мире совсем. Во время писания вновь вереница являлась. Вероятно, от умственного напряжения. Седьмой в этой шеренге моих двойников тоже что-то писал.

К вечеру я уже вполне отчетливо себя идентифицировал. Частично из найденных документов, большей же частью само всплыло. Далеко, конечно же, не досконально — так, чтоб впросак не попасть. Работал я в компании «Алко». Контролировал алюминий во всей стране. На первых порах, пока не вполне адаптировался, не вник, приходилось всюду таскать за собой своего имиджмейкера и пресс-секретаря. Несмотря на некоторую подмену предшествующего опыта, внутреннее нерасторжимое ядро моей личности оставалось при мне. Это ядро имело более плотную консистенцию, чем у туземцев. Были они полнейшие размазни. Более всего меня угнетала необходимость быть вежливым. Жители этого мира оказались крайне чувствительны, и при малейшей грубости пускались в плач. А то и могли надолго слечь, от чего страдала промышленность. Так что лишних огорчений я им старался не причинять. Отличия этого мира обнаруживались ежедневно. Например: водка была здесь тридцатипроцентная, а не сорока четырех, как у нас. Луна — в красных пятнах, словно в засосах. Система исчисления десятичная, однако при написании круглых чисел избегали нулей, считая ноль чем-то вроде Люциферовой цифры. То есть тысячу, например, оформляли как 999+1, а если все-таки отсутствие количества чего бы то ни было требовалось обозначить, то изображали разницей двух идентичных чисел. При встречах вместо рукопожатий друг другу подмигивали. А центр государства переместился в Сибирь со столицей Омсква (кипчаки с колчаками приходят в связи с этим на ум). Однако главным отличием были чертовы вереницы. Вопреки упованиям, они меня не оставили и, бывало, накатывали в неподходящий момент.

Обычно я их предчувствовал и на это время нырял в кабинет. Был в этой череде двойников и тот, который на мое место в тот мир пришел. Выглядел он озабоченным, словно за ним милиционеры гнались.

Седьмой же от ближнего края продолжал что-то писать. Меня это раздражало и беспокоило смутно. Словно свиное рыло в кошерном ряду. Тревожась за душевное здоровье, я навестил психиатра. Поведал ему насчет аномальных явлений во мне. Психиатр, мужчина скромного роста, лысый, с рыжеватой бородкой, усами, глядя на меня задиристо снизу вверх вскричал:

— Вы, батенька, в своем ли уме? Хотите с Багом прервать общенье?

Милость его попрать?

— Да, но нельзя ли ей проявляться реже? Тогда этот мерзкий фрейдист с каким-то даже восторгом в глазах выгнал меня вон. Совершенно некстати присовокупив:

— Жениться вам надо, батенька, вот что! Я бы с высоты своего роста и положения мог бы придавить его каблуком. Однако, как выяснилось, эти явления не только мне были присущи. К ним относились трепетно и прятали от посторонних, как самое интимное и неприкосновенное. Поклонение им считалось конфессией. Иногда вереницы застигали внезапно, например, за рулем. Хорошо, если водитель успевал на тормоз нажать. Тогда дело ограничивается десятком покореженных машин и жизней. А если он в эйфории на акселератор жал, то жертв озарения бывало значительно больше. Благо, что Багова милость большей частью постепенно подкрадывалась.

Озаряемый к ней заранее готовился, и если предполагал, что она застигнет его в разгар рабочего дня, то вправе был рассчитывать на отгул. Я не искал за всем этим конфессиональной подоплеки и считал, что это было чем-то вроде наших паранормальных явлений. В том универсуме бывали призраки, телепатия, телекинез, случаи удачного выпадения чисел. Здесь — вереницы. Созерцатели верениц все это смутно связывали с надеждами на мессию. Я же догадывался, что это как-то спровоцировано моим вторжением. Возможно, что моя переброска послужила тому причиной, хотя туземцы считали, что вереницы, или, как их еще называли — нимбы (ибо группировались вокруг головы) существовали от века. Это не противоречило моему мнению: ведь известно, что прошлое может хитрейшим образом подстраиваться под существующий порядок вещей.

Предупреждал же служитель Парка, что от моего вторжения эта вселенная погибнет. И возможно не только она, но и все производные от этого мира универсумы, которые возникают при малейшем движении мысли или мизинца руки. Вероятно, я вирус внес в универсум. Может быть, этим вирусом оказался я сам. Добро пожаловать? Вот и пожаловал. Ждали мессию — явился я. Французская школа психоанализа в лице таких зубров, как Ла Маркс и д'Энгель, основателей теории нимбов, объясняла явление двойников колыханием универсума. Удачно дополненная концепцией жесткого сексуального причиноследствия новосибирского шамана Фрейда, она не создавала конкуренции багословию, а объединялась с ним. В мире, мол, много причинных мест. Отсюда и следствия. А причина причин — Баг. Вереницы, в зависимости от праведности созерцателя, отличались длиной. Количеством силуэтов в ней. Говорят, что были во время оно святые (наиболее продвинутые визионеры), которые могли созерцать череду своих двойников во всех аспектах и естествах, Вплоть до удода или удава. Фрейд и его бой-френды, ухитрявшиеся ухватить внутренним взором до 249+1 фигур, были причислены лику. Какие они все-таки милые, иногда умилялся я. Жаль, что эта бракованная вселенная обречена. Шарль д'Энгель в своей работе «Происхождение брака» убедительно доказал, что этические вселенные наиболее выживаемы. Эта ли не этическая? У них даже бранных слов в лексиконе нет. Если у нас даже на бэ их не счесть — бездарь, ботало, бацилла, брюзга, то у них на все и про все — батенька. Иногда он снился мне, этот мир — с номерком на ноге — в морге для мертвых миров. А что же слезы? А сопли с воплями? А голошение, что не унять?

Раскаянья я не испытывал. Что же теперь, билет возвратить? Щас! Парк, процветавший в прошлом моем мире, в этом, соответственно, прозябал. И даже не был хоть чем-нибудь огражден от бесплатного наплыва публики. Смотреть, правду сказать, было не на что. Парк состоял из трех десятков дерев, под каждым сидел человек в чалме и показывал простейшие карточные фокусы, вызывавшие у зрителей непреходящий восторг. Впрочем, восторг не от наивности шел, а от нежелания обидеть факиров. Я побродил, поглазел на фокусников, свыкаясь с мыслью о том, что пора брать это предприятие в свои руки и делать из него процветающий филиал. Я присел на скамейку. Что-то кольнуло в груди. Мое прошлое постепенно стиралось из памяти. Юдоль, где, плача, я ютился, стал затмевать туман. Но иногда еще возникала остаточная ностальгия по беспокойному прошлому, по бесхвостой капусте, по таким вот скамьям.