Роберт Силверберг - Новая весна

— Однажды я с ним спаривалась, — сказала Болдиринфа. — Я знаю о нем то, чего тебе никогда узнать не удастся. Прошло пятьдесят лет, но это до сих пор в моей памяти. Такой тихий мальчик, но в нем был такой огонь. И вот теперь он вырвался наружу. Будь осторожен, Фа-Кимнибол.

— Благодарю, мать Болдиринфа.

Он опустился на колено и поцеловал ее кушак.

— Будь осторожен, — повторила она.

Когда, покинув монастырь жрицы, Фа-Кимнибол спускался по лестнице, он столкнулся с Нилли Аруиланой, которая поднималась ему навстречу по крутой выложенной камнем Минбейн-Уэй. День был ярким и золотым с ароматным ветром, дувшим с запада, где на холмах над заливом цвели рощи желтолистых деревьев. Нилли Аруилана несла поднос с едой и кувшином пряного вина для Кандалимона.

Ее настроение несколько улучшилось. После ее ужасного провала в Президиуме она практически забилась в нору, не появляясь на глаза вот уже несколько дней, и выходила только для двухразовых ежедневных поездок к Дому Муери, но, как только Кандалимон все съедал, она тотчас же торопилась в свою комнату. Несколько дней она не выходила совсем, предоставив возможность кормить Кандалимона охранникам. Что последние ему приносили — известно одному Джиссо. Большую часть времени она проводила в одиночестве, мучаясь размышляя снова и снова, перебирая все, что сказала там, искренне желая забрать половину слов обратно — даже больше. Хотя было очень важно в конце концов заговорить: все эти разговоры о джиках как о паразитах, как о хладнокровных убийцах и тому подобном. Хотя сами ничего не знают. Совсем ничего. И тогда она заговорила. Однако после этого чувствовала себя раздраженной и разоблаченной. Только теперь она начинала понимать, что почти все в городе слышали про ее взрыв, а те, кто видел, по крайней мере большинство из них, предпочитали считать это приступом истерии или чем-то таким, что можно вполне ожидать от человека, подобного Нилли Аруилане. Правда, сплетен было немного, но, в конце концов, не приходилось беспокоиться по поводу насмешек на улицах.

Она была рада увидеть Фа-Кимнибола. Она понимала, что расходится с ним во мнениях практически по всем вопросам, особенно если дело касалось джиков; однако какая-то сила, какое-то благородство ее внушительного родственника успокаивали ее. И определенное тепло тоже. Слишком многие из этих непримиримых принцев любили принимать нарочитые позы. Фа-Ким-нибол был гораздо проще.

— Родственник, ты идешь от Болдиринфы?

— Откуда ты знаешь?

Кивком головы Нилли Аруилана указала на монастырь жрицы, стоявший на вершине холма:

— Ее дом совсем рядом. А твои глаза до сих пор горят божественным светом.

— И ты смогла заметить его?

— О да! Разумеется.

Она вдруг почувствовала острый приступ ненависти. На его широком лице было такое спокойствие, такая самоуверенность!

— Мне казалось, моя девочка, что ты безбожница, — оскалившись, отозвался Фа-Кимнибол. — Что ты можешь знать о божественном свете?

— Чтобы понять, что ты только что соприкоснулся с иным миром, мне совсем необязательно верить в Джиссо или остальных богов. И я не настолько безбожна, как ты думаешь. Уверяю, что в твоих глазах божественный огонь. И он так же ярок, как свет фонарного дерева в ночи, когда нет луны.

— Ты не безбожница? — переспросил, нахмурившись, Фа-Кимнибол. — И после всего случившегося ты заявляешь, что не безбожница?

— У меня свое вероисповедание, — сказала она, чувствуя себя все более и более неуютно от того, что разговор обернулся таким образом. — Да, до некоторой степени это своего рода вероисповедание. По крайней мере, я отношусь к этому так, хотя окружающие, может быть, иначе. Но я не люблю говорить о подобных вещах. Ты согласен, что судьба — это сугубо личный вопрос? — Она постаралась ослепительно улыбнуться. — Я очень рада, что Болдиринфа смогла оказать тебе необходимую моральную поддержку.

— Болдиринфа! — отозвался Фа-Кимнибол и коротко рассмеялся: — Теперь Болдиринфа живет одной ногой в прошлом, а другой — в будущем мире. Мне стоило немало усилий сосредоточить ее внимание на непосредственной задаче. Но в конце концов она дошла до нее, и я в самом деле почувствовал присутствие богов. Они все были прямо передо мной — вся Пятерка. Они принесли мне огромное утешение в дни моего траура. Они всегда приносили мне утешение. Я бы хотел, Нилли Аруилана, чтобы ты когда-нибудь тоже испытала радость от общения с ними. — Фа-Кимнибол указал на поднос и кувшин, которые она несла. — Идешь навестить своего джика? Несешь ему какие-то особые угощения?

— Родственник, — укоризненно воскликнула она, — не называй его джиком.

— Ну ладно, если он не джик, то, говорят, воспроизводит их звуки. Ведь он воспроизводит только гортанные и шипящие звуки, или я не прав? — И Фа-Кимнибол дружелюбно издал резкие, грубые звуки, служившие пародией на язык джиков. — Для меня любой разговаривающий на джикского языке, джик. И тот, кто носит джикские талисманы, думает и ведет себя по-джикски, тоже. Он разгуливает так, словно проглотил длинную жердь.

— Если проживание среди джиков в качестве пленного делает человека джиком, тогда я тоже джик, — с некоторой суровостью произнесла Нилли Аруилана. — К нему снова возвращаются слова. Он начинает вспоминать, что когда-то он был одним из нас. Глупо насмехаться над ним. Или с его помощью надо мной.

— В самом деле.

— Фа-Кимнибол, почему ты так ненавидишь джиков?

— Я? — удивился Фа-Кимнибол, словно эта мысль была для него нова. — Возможно, что и так. Но с чем это связано? Позволь мне подумать. — В его глазах появились раздраженные огоньки. — Может, это из-за того, что они загнали нас, кто должен владеть всем миром, на его небольшой участок? И я обижен этим ограничением? Может, все дело в этом? Или, может, все гораздо проще: все связано с личным отношением — с тем фактом, что когда-то давно на севере группа джиков пришла в место, где я жил, напала на горстку невинных людей, проживавших там, и убила некоторых из них. Ты знаешь, что среди погибших был мой родной отец. Может, это связано с этим, Нилли Аруилана? Мелочная личная обида, простая жажда мести?

— О нет, Фа-Кимнибол. Я не имела ввиду…

Фа-Кимнибол покачал головой. С высоты своего огромного роста он на какое-то мгновение нежно положил руки ей на плечи.

— Я понимаю, Нилли Аруилана, все это произошло задолго до твоего рождения. К чему тебе задумываться об этом? Но давай не будем ссориться, ладно? Нам не следует спорить по этому поводу. Отправляйся к своему другу и угости его вином и мясом. И помолись за меня, хорошо? Помолись своему богу. Завтра я уезжаю на север. Я хочу, чтобы меня сопровождали твои молитвы.