Роберт Силверберг - Новая весна

— Джалмуд! Джалмуд! — кричала Нилли Аруилана. — Давай! Утри нос этим бенгам! — Она уже прыгала вокруг, подражая неуклюжему ритму кафал а и смеялась так, как он давно уже не слышал. Она больше походила не девочку, которая видела скачки на кафалах впервые, чем на женщину, для которой это зрелище было последним в жизни.

Наблюдая за ее реакцией, Креш почувствовал острый приступ тоски. Он не сводил с нее глаз, словно она должна была вот-вот исчезнуть. Но немного времени до этого момента оставалось. Сначала она пообещала ему объяснить некоторые вещи. О Королеве, о Гнезде. А она всегда держала свое слово.

Когда она уйдет? Через несколько дней, неделю, месяц?

Она всегда была искательницей приключений — любознательным и стремящимся к знаниям ребенком. Креш с нежностью представил ее маленькой девочкой, со светящимися глазенками и всегда смеющейся, которая, спотыкаясь, следовала за ним по коридорам Дома Знаний и кипела от вопросов: что это? для чего это?

Можно было не сомневаться — она уйдет. Это представлялось ей самым грандиозным приключением в жизни, пределом всех желаний, и все остальное не имело для нее никакого значения — ничто. Ни мать, ни отец, ни город. Это походило на чары, заклинание. Это было вне его власти удержать ее. Он видел, как она сияла. Она любила Кандалимона, и, помоги ей Доинно, она любила Королеву. Одна любовь была естественной и достойной восхваления. Другая находилась вне его понимания, но он знал, что не в состоянии что-либо изменить. Чтобы ни произошло с ней в Гнезде за время плена — изменения были непоправимыми. Так что она снова уйдет к джикам, но на этот раз совершенно точно, не вернется. Не вернется никогда. Последнее казалось ему нереальным: еще немного, и он потеряет ее навсегда. Но он был бессилен. Единственным способом удержать ее было посадить под замок как обыкновенного уголовника.

— Джалмуд! — вопила Нилли Аруилана. Казалось, она была в экстазе.

Скачки закончились. Улыбающийся Джалмуд стоял возле алтаря Доинно и принимал венок победы. Грумы пытались согнать в кучу разбредавшихся кафалов, которые устремились в разных направлениях.

Как раз в это время у входа в ложу вождя появилась фигура в шлеме — это был коренастый мужчина в повязке судейской охраны. Он наклонился к Таниане и тихо произнес:

— Леди, я должен с вами поговорить.

— Поговори.

Охранник неуверенно посмотрел в сторону Креша и Нилли Аруиланы:

— Леди, это только для ваших ушей.

— Тогда шепни.

Охранник сдвинул шлем назад и наклонился совсем близко к ней.

— Нет, — резко пробормотала Таниана, стоило ему произнести несколько слов. На какой-то миг она поднесла обе руки к горлу. Затем гневно, в каким-то яростном смятении, начала бить себя по бедрам. Креш удивленно уставился на нее. Даже охранник, испуганный эффектом, который произвело его сообщение, попятился назад, судорожными и нервными движениями делая знаки богам.

— В чем дело? — спросил Креш.

Она медленно покачала головой. Она тоже делала священные знаки.

— Спаси нас, Джиссо, — несколько раз повторила она странным, глухим голосом.

— Мама? — обратилась к ней Нилли Аруилана.

Креш поймал Таниану за руку:

— Ради всех богов, Таниана, скажи, что произошло!

— О, Нилли, Нилли…

— Мама, пожалуйста!

— Мальчик, явившийся от джиков, гробовым голосом начала было Таниана. — Эмиссар.

— Мама, что? — в отчаянии воскликнула Нилли Аруилана. — С ним все в порядке?

— Его недавно обнаружили в глубине аллеи возле Дома Муери. Мертвым. Его задушили.

— О боги! — вырвалось у Креша.

С протянутыми руками он обернулся к Нилли Аруилане, чтобы успокоить ее. Но опоздал. С душераздирающим криком боли девушка развернулась и, перепрыгнув через край ложи вождя, устремилась в толпу, разбрасывая людей, попадавшихся ей на пути с такой бешеной силой, словно это были соломинки. Через секунду она скрылась из виду. А еще через одно мгновение, пыхтя как неуклюжий кафал с круглыми глазами, подбежал второй охранник. Он вцепился в край ложи вождя двумя руками, пытаясь прийти в себя.

— Леди! — не подумав, выпалил он. — Убийство на стадионе! Капитан стражи, леди… капитан стражи…

Было около полуночи. Дождь прошел, и над землей подобно призракам, витающим в воздухе, поднимались густые белые клочья тумана. Импровизированное освещение ведущих членов Президиума длилось уже целый вечер: они занимались только одним — бесконечным обсуждением убийств, словно все эти разговоры могли воскресить мертвых. В конце концов, так и не закончив, Таниана всех распустила. Остался только Хазефен Муери. Она попросила его задержаться.

Вождь была на грани истощения. Этот день стоил тысячелетия.

Не одно, а целых два убийства. Город не ведал насильственной смерти. И вот в один день — целых два, причем в день Фестиваля!

— Я просто попросила тебя приостановить его проповеди, — одарив Хазефена Муери ледяным, колючим взглядом, произнесла Таниана. — А не убивать! Что же ты за зверь, если убил его подобным образом?

— Леди, я не желал его смерти, так же как и вы, — хрипло отозвался Хазефен Муери.

— Но при этом подослал капитана стражи сделать это.

— Нет, леди, уверяю, что нет. — Хазефен Муери казался тоже измученным и усталым. Его черный мех отяжелел от пота, а белоснежные полосы потемнели от дневной грязи. Его янтарные глазки остекленели от переутомления. Он опустился на каменную скамью перед ее столом и сказал:

— Я сказал Кьюробейну Бэнки не больше, чем вы сказали мне: что он должен его заткнуть, чтобы прекратить его проповеди. Об убийстве разговора не было. Если его убил Кьюробейн Бэнки, то это была полностью его инициатива.

— Если его убил Кьюробейн Бэнки?

— Но ведь нет никаких доказательств.

— Удавка, которую он использовал, была намотана на его запястье.

— Да, — устало подтвердил Хазефен Муери, — согласен, при нем была найдена удавка. Но многие из мужчин, подобных Кьюробейну Бэнки, носят удавки больше для украшения, чем для чего-либо иного. Намотанная на его запястье удавка ничего не доказывает. Мы не можем быть уверенным в том, что для убийства Кандалимона он использовал именно эту. Но даже если это и так, то не исключена возможность, что лицо, убившее Кандалимона, убило также и Кьюробейна Бэнки, после чего намотало ему на руку удавку, чтобы подозрение пало на капитана. Или, позвольте выдвинуть еще одну гипотезу: Кьюробейн Бэнки обнаружил убийцу и отобрал у него удавку, чтобы представить ее как вещественное доказательство, но был убит.

— У тебя изобилие версий.

— Таков мой образ мышления, — сказал Хазефен Муери. — Я ничего не могу с этим поделать.

— Ну да, конечно, — раздраженно отозвалась Таниана.