Роберт Силверберг - Тернии

Разрыв был неизбежен. Ежевечерняя плановая битва заканчивалась полным взаимным измождением, и восстанавливать силы становилось все тяжелее и тяжелее. Мгновения любви случались реже и реже — горечь примешивалась чаще и чаще.

Как-то раз, в одно прекрасное утро одного прекрасного дня (шестого проведенного ими в Луна-Тиволи), Лона произнесла:

— Давай все бросим и улетим на Титан.

— По плану мы должны быть на Луне еще пять дней.

— Тебе этого очень хочется?

— Ну, честно говоря… нет.

Он боялся, его признание вызовет новый поток сердитых слов, выслушивать которые в такую рань ему совершенно не хотелось. Но утром шестого дня была очередь Лоны идти на жертвы.

— Мне кажется, с меня хватит, — произнесла она. — С тебя-то уж точно хватит, ты этого давно не скрываешь, зачем тогда лишние мучения? Может быть, на Титане будет гораздо интересней.

— Может быть.

— И мы… здесь мы вели себя совершенно по-свински. Изменение обстановки должно помочь.

Разумеется, должно! Купить билет на Луну мог позволить себе любой варвар с толстым бумажником, и Тиволи кишел грубиянами, хулиганами, всякой пьянью. В этом отношении политика Чока была предельно либеральной, и круг потенциальной клиентуры Луна-Тиволи давно вышел за рамки класса белых воротничков. Но Титан — это было развлечение для избранных; для тех, кто мог, не моргнув глазом, выложить только за билет две годовых зарплаты рабочего. А такие люди, как правило, обладают врожденным тактом; им и в голову не придет обращать внимание не уродство Берриса. Те, кто проводил в Антарктике медовый месяц, предпочитали попросту игнорировать любой потенциальный источник неприятных эмоций; для них Беррис был все равно что человек-невидимка. Завсегдатаи Луна-Тиволи смеялись ему в лицо и открыто потешались над ним. На Титане же впитанные с молоком матери правила хорошего тона должны будут проявиться в холодном безразличии. На странного типа можно спокойно смотреть, мило улыбаться ему, вести светскую беседу; но ни в коем случае нельзя дать понять — ни словом, ни жестом, — что вы заметили какие-то отклонения от канона. Из трех разновидностей жестокости Беррис предпочитал последнюю.

— С нас достаточно, — объявил он Аудаду, выследив того в свете фейерверка и приперев к шаткому заборчику. — Отправляйте нас на Титан.

— Но как же…

— Знаю-знаю, еще пять дней. Так вот, с нас хватит. Приступаем к следующему пункту программы.

— Сделаю что смогу, — пообещал Аудад.

Нередко ссоры с Лоной происходили на глазах Аудада. При этом Беррис чувствовал себя крайне неловко, а когда задумывался почему, то неловкость перерастала в очередной приступ самоуничижения. По отношению к нему с Лоной Аудад и Николаиди были все равно что купидончики, и почему-то Беррису казалось, что он постоянно обязан играть роль пылкого влюбленного. Каждой своей резкой репликой он как бы подводит Аудада. Что за бред! Какое мне дело, подвожу я Аудада или нет, думал Беррис. Аудад пока ни разу ни на что не жаловался. Не предлагал выступить посредником-примирителем. Вообще не говорил ни слова.

Как Беррис и ожидал, с билетами на Титан ни малейших затруднений не возникло. Аудад предусмотрительно связался с курортом и известил администрацию, что они прибывают с опережением графика. И они отправились на Титан.

По сравнению со взлетом с Земли, старт с Луны значительно обеднен спецэффектами. При силе тяжести в шесть раз меньше земной, достаточно легкого толчка, чтобы оказаться в космосе… А космопорт, как и положено, кипел суматошной жизнью; ежедневно отправлялись рейсы на Марс, Титан, Ганимед и Землю, раз в три дня — к внешним планетам, раз в неделю — на Меркурий. Но ни одного межзвездного рейса. Так уж повелось (и даже было законодательно закреплено), что межзвездные корабли стартуют с Земли, разгоняются через всю Солнечную систему под неусыпным наблюдением десятков контрольных станций и уже где-то за орбитой Плутона совершают прыжок. Что до рейсов на Титан, то большинство их производится с промежуточной посадкой на Ганимеде, в огромном горнодобывающем центре, и в первоначально разработанной для Берриса и Лоны программе такой пункт был. Но рейс на пять дней раньше отправлялся прямо на Титан. Жалко, что Лона не увидит Ганимед… впрочем, сама виновата. Кто, собственно, предложил пораньше свернуть лунную программу? Ну да ладно; может, удастся попасть на Ганимед на обратном пути.

Корабль легко отделился от Луны и скользнул в черноту; Лона была неестественно оживлена и болтлива. Она хотела знать о Титане абсолютно все — точно так же, как раньше она хотела знать все о южном полюсе, о смене времен года, о кактусах и куче других вещей. Но если раньше это было не более чем наивное любопытство, то теперь — попытка восстановить отношения; хоть какие-то.

Из этого, прекрасно понимал Беррис, ничего не выйдет.

— Титан — самый большой спутник во всей системе, — говорил он. — Больше даже Меркурия, а Меркурий — не спутник, а планета.

— Но Меркурий вращается вокруг Солнца, а Титан — вокруг Сатурна.

— Правильно. Титан гораздо больше, чем Луна. Радиус его орбиты примерно семьсот пятьдесят тысяч миль. Кстати, с него потрясающий вид на кольца Сатурна. Там даже есть атмосфера — малоприятная, впрочем: аммиак, метан. Мир вечного льда. Говорят, там очень живописно. Не знаю, не видел.

— Как так?

— Когда был помоложе, просто не было денег. А потом замотался по другим уголкам Вселенной.

Корабль скользил через солнечную систему; ненадолго он даже поднялся под плоскостью эклиптики, чтобы миновать пояс астероидов. У Лоны перехватывало дыхание от восторга. Мимо проплыл красно-коричневый шарик Юпитера; потом в иллюминаторе появился Сатурн.

Тут-то они и прибыли на Титан.

Разумеется, снова купол. Невыразительная посадочная площадка на невыразительном плато. Мир льда, но совершенно иной, чем смертоносная Антарктика. На Титане каждый дюйм казался невероятно чужим и странным, тогда как в Антарктиде за день-другой все становилось удручающе знакомым. Нет, дело не только в холоде, ветре и белизне.

Во-первых, Сатурн. Опоясанная кольцами планета низко висела в небе; огромная, гораздо крупнее, чем кажется Земля с Луны. Атмосфера из аммиака и метана была достаточно плотной как раз для того, чтобы небо приобрело синеватый оттенок; на таком фоне очень эффектно смотрелся отливающий золотом Сатурн, с широкими темными полосами в атмосфере и змеевидным шлейфом крошечных частичек.

— Кольцо такое тонкое, — пожаловалась Лона. — С ребра его почти не видно.

— Это только кажется, по сравнению с Сатурном. Ничего, завтра мы все как следует рассмотрим. Ты увидишь, что там не одно кольцо, а несколько. И внутренние вращаются быстрее, чем внешние.