Исай Лукодьянов - Ур, сын Шама. Формула невозможного

Шудурги нес женщину через все селение, ступая сандалиями по лужам, и люди смотрели на него и качали головами. Бедняжка хочет умереть, думали люди, чтобы встретиться со своим Шамнилсином там, в другой жизни. Но Шудурги не разрешит ей умереть. Уж он-то заставит ее жить в этой жизни и быть послушной женой. У Шудурги, всем известно, рука тяжелая.

Дом у Шудурги был хороший, из сырого кирпича. В задних комнатах с глухой стеной жили его жены, и он велел им накормить, напоить и умыть новую жену, Кааданнатум. Но та ничего не съела, ни кусочка, и противилась умыванию. И такой стоял галдеж на женской половине, что Шудурги пришлось войти и прикрикнуть на расшумевшихся жен. А новая жена, Кааданнатум, лежала безучастно на циновке лицом к стене. Лучше всего было взять плетку и хорошенько поучить строптивицу порядку. Но она была так слаба, что могла бы не вынести справедливого наказания, и Шудурги оставил ее в покое, рассудив, что время сделает свое дело. Горе ее утихнет, а сытная еда и красивая одежда произведут обычное действие. В то, что женщина по своей воле решила перейти в другую жизнь, Шудурги не верил.

И он вышел с женской половины, оставив на циновке рядом с головой новой жены красивый серебряный браслет.

Всю ночь Кааданнатум тихо проплакала, пока не высохли слезы. Когда рассвело, она повертела в руке браслет и даже хотела примерить его, но передумала: отбросила прочь, так, что он закатился под скамью, на которой стоял светильник в виде раковины, и отвернулась лицом к стене. И опять она отказалась от еды. В середине дня пришел Шудурги, накричал на нее и, приподняв с пола, силой разжал ей челюсти и влил в рот немного молока из глиняной чашки. Кааданнатум не кричала и не царапалась, потому что у нее не было сил. Она только укусила Шудурги за палец. Тот ударил ее по щеке и, ругаясь, вышел.

И еще прошла ночь. Сквозь забытье Кааданнатум казалось, что она уже умерла и теперь ждет, когда бог Аму перевезет ее в другую жизнь, где сидит на берегу, под финиковой пальмой, Шамнилсин. И как только Аму переправит ее на тот берег, она пустится бежать к возлюбленному своему…

— Шамнилсин, Шамнилсин!..

Она открыла глаза и прислушалась. Было уже утро, слышался шум дождя. И опять раздались крики, приглушенные кирпичными стенами:

— Шамнилсин, Шамнилсин!

Что это — сон? Или она уже в другой жизни?..

— Смотрите, люди, вернулся Шамнилсин!..

Откуда только взялись силы у Кааданнатум? Вскочила, оттолкнула одну из жен Шудурги, которая пыталась ее ухватить за подол. Метнулась в соседнюю комнату, сбила с ног рабыню, сторожившую у выхода. Сам Шудурги, полуодетый, бросился за ней. Она выскользнула змеей, оставив у него в руках накидку. В одной тунике пустилась бежать под дождем, разбрызгивая воду из луж. Она видела толпу людей у того края селения, где стояла хижина отца Шамнилсина, искусника. А дальше, за толпой, высилась очень большая колесница, вся из гладкого серебра. Никогда она не видела таких колесниц. Кааданнатум протолкалась сквозь толпу и увидела, что это не колесница: там не было ни ослов, ни быков, ни даже колес. Может, это был ковчег, какие, по рассказам людей, плавают по Реке? Но ковчег стоял здесь, на суше, и не стоял даже, а висел над землей, из его чрева была опущена лестница, а на лестнице стоял Шамнилсин…

Люди знали, что Шамнилсина убили разбойники, и поэтому, когда увидели его выходящим из серебряного ковчега, испугались и побежали прочь. Все ведь знают, что мертвецы никогда не приходят из другой жизни в эту. Их дух может появиться, если не оставить покойнику достаточно еды и питья, но сам мертвец — никогда.

И тут Шамнилсин закричал, что он живой, боги спасли его и залечили рану, пусть люди не боятся. Люди вернулись и стали на него смотреть, а некоторые мужчины, кто посмелее, даже ощупали и обнюхали его и убедились, что Шамнилсин и верно жив. Умерший человек ведь пахнет совсем не так, как живой.

Тогда и раздались крики, выведшие Кааданнатум из забытья.

Она обезумела от радости — только этим можно было объяснить то, что она не пала к ногам мужа, как следует поступить женщине, а кинулась к нему на шею. А Шамнилсин, вместо того чтобы поучить женщину порядку, привлек ее к себе и на глазах у людей терся щекой о ее щеку и гладил ее свалявшиеся волосы. Может быть, боги, оживив его, лишили разума?

— Ты вернулся, возлюбленный мой, — хрипела и сипела Кааданнатум, повиснув у Шамнилсина на шее. — Боги услышали мои мольбы… Ты вернулся ко мне…

— Подожди ты, женщина! — раздраженно прикрикнул на нее один из людей, старый человек, который управлял движением воды по каналам. — Ты никому не даешь и слова вымолвить. Пусть Шамнилсин расскажет толком, что с ним случилось.

И Шамнилсин стал рассказывать, как он той ночью бился с разбойниками у Реки и как в него вонзилась стрела и он, потеряв много крови, лежал без памяти, готовый к тому, чтобы Аму, бог смерти, перенес его в другую жизнь. Но другие боги, которые покровительствуют ему, Шамнилсину, не отдали его во власть Аму. Они забрали его к себе в серебряный ковчег, который как раз перед ночным боем спустился с неба. И когда он очнулся, он увидел, что лежит на мягком, но это был не войлок и не перемятый тростник. И увидел гладкие стены, каких не бывает ни в хижинах, ни в домах из сырого кирпича. И увидел свет, но это не был ни свет костра, ни свет масляного фитиля. Он пощупал бедро и не ощутил боли. От страшной раны остался только небольшой рубец. Вот, посмотрите.

Шамнилсин приподнял сзади красно-синюю юбку, на которой темнело большое-большое пятно высохшей крови, и люди посмотрели и убедились, что рубец есть.

И тогда, продолжал Шамнилсин свой рассказ, он понял, что боги взяли его к себе, заживили рану и вернули к жизни.

— Сыночек! — заплакала в голос мать Шамнилсина и погладила его по плечу. — Боги сжалились над тобой…

— Замолчи, женщина! — крикнул старый человек. — Что было дальше, рассказывай. И почему твои боги не выходят из ковчега?

Шамнилсин, понизив голос, объяснил, что боги не любят воды и не выходят, когда мокро. Но все равно — они видят и слышат все, что происходит за стенами ковчега.

Люди слушали и кивали: само собой, что боги все видят и слышат. Но было бы интересно на них взглянуть.

Шамнилсин зажмурился и покачал головой. Шепотом сказал, что лучше их не видеть — уж очень они страшны на вид. Ростом, правда, маленькие, но… Нет, лучше не видеть… А здесь, хлопнул он себя по курчавому темени, у них большой глаз… А еда у них в трубках вроде бы из бычьего пузыря, очень вкусная еда, сладкая.

Люди кивали, слушая его: само собой, что у богов хорошая еда. А все же интересно знать, сколько их там, в ковчеге, и будут ли они покровительствовать Роду.

Он, Шамнилсин, видел только одного бога. Но, судя по голосам, их двое. Это даже не голоса, а… Нет, трудно объяснить. Но так уж ему кажется, Шамнилсину, что их двое. Бог, которого он видел, спрашивал о его, Шамнилсина, племени. Рта и губ у бога не было, но голос откуда-то шел, и Шамнилсин понимал его речь. Он просил бога отпустить его обратно в селение, и бог спросил, где оно находится. Потом ковчег поднялся в небо, и он, Шамнилсин, чуть не умер опять, потому что подумал, что боги возьмут его к себе на небо и не отпустят. Но почти сразу ковчег пошел вниз — и вот он здесь…