Анна Семироль - Азиль

В камере в считанные секунды становится людно. Бастиана отводят в сторону, что-то говорят. Он не слышит слов. Только тихое звяканье голубого бубенца, вплетённого в чёрные волосы девушки.

«Спасибо, месье Каро. Вы были добры».

Свешивается с койки покрытая синяками правая рука с пластиковым колечком на безымянном пальце. На ладони поблёскивают мелкие осколки. Бастиан видит их, даже когда закрывает глаза.

— Советник! Месье Каро! Вам нехорошо? — доносится до него словно издалека.

— Я в порядке. Пошлите ко мне домой «молнию», что я заночую здесь, — отвечает он.

— Простите, Советник. Не уследили… Виновные будут нака…

— Я виноват в этом. Только я.

Рано утром Бастиан отвозит завёрнутое в белое полотно тело Кейко в крематорий шестого сектора. Дожидается, когда придёт на работу татуированная деваха с рыжими дреддами и пробитыми пирсингом бровями, отзывает её в сторону и просит:

— Я знаю, что её сестра работала с тобой. Если увидишь её, передай мои слова: я искренне сожалею. Я ошибался насчёт Кейко, пытался всё исправить. И не успел.

Он уходит, и взгляд рыжей девицы жжёт ему спину.

Заряда аккумулятора в машине хватает ровно до КПП между Вторым и Третьим кругом. Пока электромобиль заряжается, Бастиан заходит в Собор. Садится на скамью и неподвижно сидит, глядя на статуи Христа и Богоматери.

— Месье, могу ли я вам чем-то помочь?

Служка заглядывает ему в лицо — и отшатывается прочь, натолкнувшись на взгляд Советника Каро. Потерянный, тоскующий взгляд.

Проходит пять дней. Бастиан с удвоенным рвением проверяет вверенные ему объекты, инспектирует склады продовольствия, пищевые комбинаты, пункты распределения продовольствия. Везде одно и то же: руководство старается урвать себе побольше, и в итоге до рядовых работяг доходит в лучшем случае две трети положенного. Советник Каро свирепеет, одного за другим меняет ответственных, по ночам строчит полные сдержанной ярости отчёты. Единственное, что поправляет его истрёпанные нервы — общение с Амелией. В отсутствие матери девочка совершенно одичала. Бегает по дому полуодетая, непричёсанная, няньке в руки не даётся, дерзит бабушке. Дважды Бастиан снимал её с дерева, один раз охрана пропускного пункта сдала ему беглянку, когда та пыталась уйти из Ядра. «Пустите меня! Я к маме иду!» — гневно вопила Амелия, отбиваясь от трёх охранников, когда те передавали её отцу с рук на руки.

Ради дочери Бастиан старался не задерживаться на работе. Вернувшись домой, он сперва отправлялся на её поиски по бесчисленным комнатам и укромным уголкам и, найдя, вёл её с собой обедать. За обедом Амелия рассказывала отцу о проведённом дне, делилась какими-то идеями, ябедничала на слуг. Бастиан слушал, кивал, отвечал — часто невпопад. По вечерам он читал ей книги со сказками, которые дочь исправно таскала из библиотеки на чердаке. Засыпала она в его кабинете, в массивном кресле с потёртыми кожаными подлокотниками. Он бережно переносил её в детскую, укладывал, подтыкая одеяло «гнездом», как любила дочь, и только потом возвращался к своим бумагам.

Газеты сообщали о митингах в Третьем круге. Единичных, слабеньких, но… Странно, но смерть Кейко тронула многих. Писали разное: одни подавали гибель девушки как несчастный случай, другие — как изощрённое убийство. Бастиан бесился, жёг газеты прямо на стеклянном столе, потом заставлял горничных проветривать кабинет и оттирать толстое закопчённое стекло столешницы.

И спустя почти неделю Бастиан вспоминает, что ни разу не справился о здоровье Вероники.

— Забрал бы уже жену из госпиталя, — с укоризной говорит ему мать. — А то и работа на тебе, и дочь. Возвращай Веронику домой, пусть займётся привычными делами. Хватит ей уже прохлаждаться.

На следующий день Бастиан заглядывает в особняк Роберов и вскоре выезжает из Ядра с букетом белых лилий на заднем сиденье.

Веронику он обнаруживает в холле третьего этажа госпиталя. Она сидит с ногами на кушетке и читает книгу в потрёпанной обложке. Привычное домашнее серое платье висит на ней мешком, скулы резко очертились, под глазами залегли тени. Бастиан тихонько подходит и кладёт цветы ей на колени. Вероника вздрагивает и поднимает голову.

— Здравствуй, — без улыбки говорит Бастиан. — Я за тобой приехал. Собирайся.

— Здравствуй.

Вероника трогает длинные белые лепестки лилий, вдыхает сладкий, резкий аромат, и на её глаза наворачиваются слёзы. «Дал же бог такую слабонервную жену», — думает Бастиан со вздохом. А вслух говорит:

— Врач говорит, я могу забрать тебя домой.

— Две минуты, Бастиан. Я заберу остальные книги и переобуюсь.

Она бережно, стараясь не помять, берёт цветы, зажимает книгу под мышкой. Встаёт, придерживая подол, и медленно идёт в сторону палаты, шаркая безразмерными больничными тапками.

Он дожидается её в машине. Казённая обстановка нервирует, подсовывает болезненные воспоминания. Хищно поблескивающие осколки в мёртвой ладони Кейко. Робкая улыбка Магдалены у входа в операционную, его лживое: «Это займёт всего пять минут, четыре из которых ты будешь спать…» Накатывает спазм в висках. «Разбуженная совесть», — думает Советник Каро.

По дверце электромобиля кто-то мягко, но настойчиво стучит. Бастиан открывает глаза. В окно машины с его стороны заглядывает беззубый старый нищий:

— Пожертвуйте…

— Да нет у меня ничего с собой! — раздражённо отмахивается Бастиан. — Разве что жена. Вон идёт, забирай.

Нищий смотрит на него неожиданно ясно и строго и отходит, с укоризной качая головой. Вероника садится в машину, одной рукой прижимает к груди стопку книг, в другой держа лилии.

— Откуда это у тебя? — кивает на книги Бастиан.

— Отец Ксавье принёс.

— Псалмы разучиваешь? — усмехается он.

— Нет. Это Жюль Верн, «Двадцать тысяч лье под водой», это Харпер Ли, «Убить пересмешника», это…

— Пристёгивайся.

Машина мягко трогается, набирая скорость, скользит прочь от госпиталя. Вероника сидит тихо, рассматривая цветы, лежащие на коленях.

— Как ты себя чувствуешь? — вспоминает Бастиан.

— Пусто, — отвечает жена одними губами.

— Зря ты таблетки бросила. То, что я с тобой не сплю, не повод пускать всё на самотёк. Сама видишь, чем всё обернулось, — спокойно говорит он, не отрывая взгляда от дороги.

Пальцы Вероники сжимаются в кулаки, ломается хрупкий стебель цветка. Она отворачивается к окну, долго молчит, собираясь с силами, и наконец, решается. Смотрит на мужа и просит:

— Бастиан, отпусти меня.

Советник Каро настолько резко жмёт на тормоз, что Веронику швыряет вперёд. Подняв тучу пыли, электромобиль останавливается на краю соевого поля. Бастиан кладёт руки на руль, внимательно смотрит на жену.