Анна Семироль - Азиль

— Ты что-то сказала, дорогая?

— Я прошу у тебя развода. Я имею на это право, — твёрдо говорит она.

Искусственная кожа руля протяжно скрипит под пальцами. Бастиан делает глубокий вдох, короткий выдох. Улыбается так, что Вероника вжимается в сиденье.

— Ты имеешь право жить на шее нашей семьи в доме нашей семьи. Твой доход равен нулю, всё имущество твоей семьи по закону принадлежит мне. Да, в прошлом году ты стала совершеннолетней и имеешь право на половину имущества. Только эту половину определять мне.

— Мне ничего не нужно. Отпусти меня, я ничего не возьму.

Голос Вероники предательски дрожит, на серую ткань платья падает солёная капля. Взгляд Бастиана — насмешливый, высокомерный — выжигает её изнутри. Ладони становятся липкими, пальцы дрожат. Лилии на коленях пахнут удушающе сладко.

— Я… я не могу так больше. Ты же не любишь меня, Бастиан! Зачем я тебе? Отпусти, я просто уйду, мне ничего…

— Всё сказала? — грубо перебивает он её. — Теперь слушай меня. Пока я твой муж, никуда я тебя не отпущу. Вздумаешь разводиться через суд — вспомни, кто мой отец. Тебе ничего от меня не нужно? Зато нужно мне. Наша очередь на второго ребёнка — следующая. Я говорил с врачом, зачать ты способна. Ты родишь мне сына. Наследника. Как бы нам обоим ни было противно, раздвигать ноги ты будешь каждый вечер, пока не понесёшь. Если будет возможность, мы перенесём плод в Сад, и там он дозреет. Если нет — выносишь сама. Родишь, воспитаешь лет до шести — и проваливай к чёрту. Но до тех самых пор и думать не смей о разводе! Ты поняла меня, дрянь неблагодарная?

Бастиан умолкает, глядя, как Вероника беззвучно плачет, закрыв лицо руками, и добавляет ровным тоном:

— Всё, тема закрыта. У меня выдалась тяжёлая неделя, не беси меня своими рыданиями. И Амелии нужно, чтобы её мамочка улыбалась.

Он бросает ей на колени носовой платок, и электромобиль продолжает свой путь по дороге к Ядру.

В подземном тоннеле пустынно. В красноватом аварийном освещении поблёскивают линии рельс. Жиль идёт по тоннелю, осторожно обходя брошенные вагонетки. Лишь шорох гравия под ногами и негромкое гудение компрессоров и ламп высоко под сводами нарушают тишину. Воздух прохладен и непривычно свеж, отсутствие вечного привкуса пыли, царящего в Третьем круге, делает его чужим, заставляет настораживаться. Впрочем, чужое здесь всё. И мальчишке, привыкшему к странностям городских джунглей, неуютно.

Сколько они уже в Подмирье? Три дня? Пять? Больше? Сложно судить о времени там, где нет смены дня и ночи. Ориентироваться можно только по людям: вот зазвучали голоса, тоннели наполнились народом, загремели вагонетки, лязгают механизмы лифтов, развозящих рабочих по подземным ярусам Азиля, закипела работа — условно наступило утро. Свело голодной судорогой желудок при запахе съестного — значит, хорошо перевалило за полдень. Опустели тоннели, врубилось аварийное освещение — дожили до вечера.

Повезло ли им с Акеми? Наверное, да. Когда прошёл первый шок от зрелища горы трупов в так называемом Пищеблоке, местные работники провели их чередой узких ходов, спрятанных то за холодильными камерами, то за хламом в подсобках, в подобие подземного района. Громадный ангар, заставленный контейнерами, а за его стеной — вырытые ходы, ведущие к норам-спальням, в которых ютятся люди. Которым, как и Акеми, и Жилю вместе с ней, возвращение в надземный ярус города грозит большими неприятностями.

— Всем, кто сюда через крематорий попадает, можно доверять. Даже живым, — заявил юморной здоровяк Поль Люсье — тот самый, под ноги которому свалились в Пищеблоке Акеми и Жиль. — Значит, обустраивайтесь тут. Работой мы вас обеспечим, прокормим. Девки-то нам завсегда пригодятся!

— Я н-не девка! — возмутился было Жиль, но его вопль потонул в хохоте нескольких десятков глоток.

Почти сутки новеньких не трогали. Выделили по спальному месту и оставили в покое. К вечеру Поль пригласил их на общий ужин:

— Давайте к столу. Познакомитесь с нашей компанией, расскажете, кто вы и откуда…

Акеми, у которой в животе бурчало от голода, наотрез отказалась.

— Глупындра! — хохотнул Поль. — Ты думаешь, мы тут трупы жрём? Так это шутка, про Пищеблок-то! Всё, что сюда падает, на самом деле не пропадает. Мыло, биотопливо, даже лекарства кое-какие город имеет благодаря мертвякам. А жрать… Ну… да. Но не мы. Наше дело — приготовить и отправить дальше в переработку.

С каждым его словом Акеми всё сильнее бледнела, и наконец, не выдержала:

— Не мог бы ты заткнуться, пожалуйста. И так плохо.

Поль довольно осклабился, явив нехватку нескольких зубов.

— Ну раз ты такая нежная, жуй землю. Она жирная, питательная.

Боком протиснулся в узкий поход лаза и ушёл. Жиль подумал — и последовал за ним. Через полчаса вернулся, таща две миски: с жареными корешками и грибами и с куриной похлёбкой.

— Ешь, — уверенно сказал он и поставил еду перед Акеми. — Он п-правду ск-казал. Тут н-нормальная п-пища.

Девушка благодарно улыбнулась и за считанные минуты расправилась с ужином. Жиль отнёс посуду и вернулся.

— Т-ты это… Если я т-тут заночую, н-не против?

Акеми безразлично махнула рукой, завернулась в потрёпанное одеяло, влезла в выдолбленную в стене нишу и уснула. Жиль, за неимением иных вариантов, улёгся на полу у входа, положив позади себя прикрытый тканью вакидзаси.

Сон у Акеми Дарэ Ка оказался очень крепким. Потому она и не узнала, что несколько раз за ночь к ней пытались наведаться незваные гости. У гостей жадно блестели глаза, и на губах играла улыбка, предвкушающая нечто приятное. Но улыбка гасла, да и взгляд становился другим, когда посетители обнаруживали перед своим носом лезвие короткого меча, серебряно мерцающее в свете ночника. И нехорошая ухмылка Жиля заставляла гостей тут же покинуть крохотную спальню Акеми.

С утра явился Поль. И сообщил, что нашёл для новоприбывших работу. Акеми он пристроил на птицефабрику, а Жиля — грузчиком на железнодорожную ветку.

— Ты это… Не воруй хотя бы первую неделю, — сурово сказал Поль Акеми. Получил в ответ уничтожающий взгляд и сник.

За несколько дней, проведённых в Подмирье, Жиль твёрдо уяснил одно: законы тут куда более суровые, чем уличные. Случись что — бежать-то особо некуда… А случиться могло что угодно. Местные обитатели продолжали наведываться к Акеми по ночам, но их количество постепенно уменьшалось. Как-то не хотелось проверять, кто их встретит — девушка с распростёртыми объятьями или несущий вахту мальчишка с острым клинком. Подкатывали с предложениями и днём, но Акеми давала жёсткий отпор. Пытались задобрить Жиля:

— Слышь, парень, шёл бы ты сегодня спать в другое место. Три дня полпайки отдавать буду.