Сергей Боровский - Школа

Его нескончаемая болтовня сопровождала Виктора Игнатьевича с того самого момента, как он тяжело ввалился в здание, засыпанный снежной крошкой, заиндевевший и плохо соображающий. Однако, как ни странно, эти словоизлияния не раздражали его. Напротив, простоватая манера директора вести беседу и использование неакадемических словечек почему-то располагали к себе. Может, он был отличным психологом, умеющим с первого взгляда находить правильный ключик к собеседнику? Вполне. Но, так или иначе, он был совершенно прав хотя бы в том, что не нужно никаких деятельных усилий прилагать сегодня. Работа, даже если она и волк, в такую погоду никуда не убежит.

- Да, и я предлагаю как можно скорее перейти к называнию друг друга по именам. Эти «господин директор» и «господин инспектор» — пошлые шаблоны из детективной литературы. Не находите?

И в этом тоже с ним нельзя было не согласиться.

- Моё имя вам, конечно, известно, но всё же я отрекомендуюсь официально: Анатолий Сергеевич Шиловский. А вы?

Волков последовал его примеру и назвался полным именем, опустив лишь регалии.

В комнату, которая по свидетельству директора, являлась учительской, пожилая приятная женщина в накрахмаленном передничке кремового цвета вкатила тележку с горячим ужином, состоявшем из тефтелей, картофельного пюре, квашеной капусты, густо политой подсолнечным маслом, и нескольких ломтей тонко нарезанного ржаного хлеба. От своего лица Анатолий Сергеевич сделал взнос в виде бутылки армянского коньяка, в сложившихся обстоятельствах казавшегося вполне уместным.

Пока инспектор с превеликим аппетитом потреблял предложенное, Анатолий Сергеевич посвятил его в некоторые детали относительно их школьного бытия.

Находились они сейчас в учебном (главном, как правильно догадался Волков) корпусе, где, естественно, располагались классные аудитории, спортзал, помещения для игр и активного отдыха, столовая, библиотека, а также актовый зал со сценой. Здесь ученики и учителя, вполне понятно, проводили большую часть своего времени. Но имелись и два других корпуса: жилой, с индивидуальными комнатами для взрослых, и общими (на восемь-десять человек) для детей, соединённый утеплённым рукавом с учебным, и хозяйственный, стоящий на некотором удалении. Подстанцию, питающую интернат электроэнергией, вряд ли вообще можно было рассматривать в качестве помещения — туда и доступ-то был закрыт для всех, кроме штатного электрика, Поликарпа Эдуардовича.

Обширный двор школы, огороженный высоким забором от дикого леса, начинавшегося сразу за ним, вмещал несколько площадок для спортивных игр и увеселений, маленький стадион и что-то вроде окультуренного пустыря для прогулок и беготни, на котором в летнее время росла трава и полевые цветы, а в зимнее он простаивал, используемый иногда лыжниками.

Вот и всё нехитрое хозяйство.

Что касается внутреннего распорядка, то для школьников обычный день начинался в семь часов утра общим сигналом подъёма, умыванием, одеванием и завтраком. Персонал вставал согласно индивидуальным требованиям, но, естественно, раньше. Занятия в классах проходили с восьми до трёх часов пополудни с перерывом на обед от двенадцати до часу. Затем день продолжался для каждого по-разному, в зависимости от возраста или занимаемой должности, и заканчивался он в девять для всех без исключения детей, а взрослые были вольны распоряжаться своим свободным временем сами. В выходные — то есть в субботу и воскресенье — строгий распорядок ломался и был во многом импровизированным.

- Не скучаете по городской жизни? - осведомился отогревшийся и сытый инспектор, с наслаждением уже пригубивший коньяка.

- Что вы! Иногда до кровати бы доползти. Почитать что-нибудь на ночь не всегда успеваешь. Где уж тут скучать?

- И всё же многих привлекает такой образ жизни.

- А вам он кажется неприемлемым? - усмехнулся директор, но в его усмешке не содержалось ничего, кроме озорства.

- Нет, почему же? Всего лишь примеряю на себя. Я — горожанин до мозга костей. Мне нужны театры, шумные бульвары, выхлопные газы автомобилей. Свежая утренняя газета. Интриги в департаменте...

- О! Последнего и у нас предостаточно! Вы не разочаруетесь.

Они, смеясь удачной шутке, свели фужеры вместе, произведя звонкое чоканье.

- Добро пожаловать к нам, Виктор Игнатьевич!

--

Утро, в противоположность вечеру, встретило инспектора ослепительным солнечным светом и ненавязчивым морозцем. На бескрайнюю снежную равнину, искрами расстилавшуюся перед ним, невозможно было смотреть без боли в глазах. Он и не стал этого делать, а просто вернулся в здание жилого корпуса, решив, что с него прогулок пока достаточно.

Завтрак был таким же сытным и качественным, как и вчерашний ужин, так что можно было поставить первую воображаемую галочку в отчёте. Впрочем, так всегда всё и начинается — не будут же проверяющего намеренно кормить тухлятиной. А дальше — если есть недостатки, то они вылезут сами собой, как ни старайся их спрятать.

Школа уже окунулась с головой в свою обычную рутину, и Виктор Игнатьевич остался в столовой совершенно один, если не считать дородной женщины, убиравшей со столов грязную посуду. Она к нему с расспросами не вязалась и даже, кажется, вообще не смотрела в его сторону, демонстрируя тактичность.

Следующим своим шагом он планировал общее обследование учебного корпуса. Вот только оставалось решить: дождаться кого-нибудь из хозяев или отправиться в путешествие самому. Что-то подсказывало ему, что его не оставят надолго одного — просто вежливо ждут, пока он закончит со своим кофе.

Так оно и произошло.

Едва он отставил пустую чашку, пожалуй, чересчур громко брякнув ей о блюдце, и поднялся со стула, промокнув салфеткой губы, он оказался в компании появившейся неизвестно откуда прелестной девушки в сером деловом платье и на каблуках.

- Доброе утро, инспектор! - приветствовала она. - Меня зовут Виктория Павловна. Я — ваша неотступная тень на всё время вашего пребывания у нас. Надеюсь, вас не слишком отяготит мое общество.

«Боже мой! - пронеслось в голове Волкова. - Я пропал!»

Произнося свою короткую приветственную речь, девушка точно знала (не могла не знать), что «отяготить» её общество может только закостенелую старуху, съедаемую завистью к красоте и свежести, или глубоко больного мизантропией человека.

Мелькнувшая же мысль о погибели была не фигурой речи, а реальным испугом — три дня с этим очаровательным созданием, под одной крышей, практически бок о бок. Ему тридцать пять, и он ни разу не был женат. Но не потому что был дурён собой или скучен, а из-за своей влюбчивости, не дававшей ему шанса остановиться и сделать окончательный выбор спутника жизни. Всего лишь день назад он был уверен, что это событие, наконец, произошло, и Соне, его невесте, удалось совершить то, что было не под силу всем её предшественницам. Но Виктория Павловна, нисколько не затруднившись, разрушила его иллюзию в одно лишь короткое мгновенье.