Алеся Троицкая - Церебрум (СИ)

— Я хочу есть!

— И что? — женщина уперла руки в бока, от чего стала казаться больше.

— Может, вы хотите на что-нибудь поменяться?

Женщина не сдержала злого смеха.

— А что ты мне можешь предложить за кусок вкуснейшего жареного мяса?

Насчет вкуснейшего можно было поспорить.

— Я, — Эванжелина растерялась, понимая, что, кроме платья и палки в руках, у нее ничего нет.

— Вот и проваливай! Когда найдешь, придешь.

— Но, может, вы… я смогу заплатить позже?

Громкий смех женщины привлек продавцов торгующих рядом.

— Нет, вы слышали? Слышали? Она заплатит позже. Ха-ха, она заплатит позже.

С каждым новым устремленным на нее взглядом Эва как будто сдувалась, становясь меньше. Ее голова ушла в плечи, а спина согнулась.

— Может, я смогу отработать?

— Проваливай, побирушка, а то охрану вызову.

— Правильно, Мари, гони в шею попрошаек, а то совсем распоясались. Работать их не заставишь, а как есть, так они первые, — худощавый мужик со сверкающей лысиной сплюнул, тем самым высказывая свое неуважение к трясущейся девушке.

Глотая обиду, слезы и невероятную ярость, просящую отомстить обидчице, Эва отошла, устало облокотилась на стену. Заметила, что рана на ноге открылась, насквозь пропитав тряпку. Перебравшись через край, кровь тоненькой струйкой устремилась вниз, к земляному полу, вместе с красными каплями рана отнимала частички жизненной силы. Но нет, она еще не в том состоянии, чтобы умолять дать ей еду, тем более эту…

Вдруг, откуда не возьмись, появились те самые мальчишки, которых она видела в начале. Они встали возле женщины, дразня и издеваясь.

— Толстая Мари, заживо сгори.

— Толстая мари, заживо сгори!

— Ах вы, грязные оборванцы, а ну пошли вон!

Один мальчишка кинул в нее куском грязи, попав прямо в рот. Женщина заревела по-звериному и попыталась схватить наглеца, но тот, нырнув под ее руку, пнул. «Гора» не удержавшись, упала. А мальчишки, стали быстро хватать куски обжигающего мяса.

— А ну стойте, грязные воришки! Ох! Че, серая, уставилась, помоги мне! — пыхтя от злости и не справляясь с собственным весом, выкрикнула Мари.

Эва приподняла бровки, не сдвинувшись с места. Все-таки есть в мире справедливость, даже если эта справедливость недавно кидалась грязью и в нее.

— Ах, так, ты дрянь, ты с ними за одно! А ну держите ее, она воровка!

Нет, нет, нет, ну сколько можно? Если бы Эве было не жалко остатков сил, она бы закричала от отчаянья. Но, удостоив тетку лишь убийственным взглядом, она поковыляла прочь, надеясь поскорее выбраться из этого пекла, где ей становилось труднее не только идти из-за грубых толчков, но и дышать. Паника начала накрывать. Быстрее… выход.

Как ни странно, за ней никто не погнался. И никто не попытался схватить. Подтверждалась догадку: в этом мире каждый сам за себя.

Эва покинула жилую зону, уйдя так далеко, что даже намека на бурную жизнь не осталось.

Прежде чем сделать неуверенные шаги, она долго наблюдала за этим местом. Приземистый дом выглядел пустым. Он, как и она, был затерян, и казался одиноким во всем этом безумном мире. За время слежки из железной покореженной штуки, где она с трудом поместилась, ее не потревожила ни одна душа. Да что там душа, тут даже живность не бегала.

Вообще место казалось проклятым и напоминало зону отчуждения. Неподалеку бурлило сернистое озеро, воняющее так, что хотелось сбежать как можно дальше и не вдыхать его ядовитые пары. А вокруг дома стояли уродливые чучела, натыканные в этом месте как предупреждение.

Эва вылезла из железяки, не понимая, зачем делать такой маленький домик, в котором с трудом удавалось лежать. И подошла к чучелу. Страшная кукла держала в руках трухлявую доску, видать, часть от дома, на которой корявыми буквами выделялась черная угольная надпись на непонятном языке. Древнее проклятье?

Сумятица, вот, что творилось внутри измученного тела. Не имея желания вообще о чем-либо размышлять, она поняла, что это место ей прекрасно подходит. Направилась к покосившейся постройке, болезненно морщась при каждом шаге.

Внутри пахло не лучше, чем снаружи. Запах казался затхлым, но, в нем улавливались пары чего-то забродившего. Так обычно пахнет, когда портятся ягоды. В груди Эвы ожила странная надежда, тут есть еда. Может, кто-то припрятал и забыл. Даже прокисшие ягоды казались изысканным угощением.

Щурясь в полумраке, Эва побрела туда, где запах чувствовался сильнее, уже предвкушая, как надкусывает ягодку, которая тут же делится своим соком, обжигая язык желанной кислотой.

Она ускорила шаг, спотыкаясь и грохоча, как новорожденный олененок, потянулась к единственной уцелевшей двери. Если бы она что-то хотела спрятать, то именно там, где можно это закрыть. Здоровая рука легла на ручку и почувствовала, что дверь открывается, таща ее вперед. От неожиданности вскрикнув и потеряв равновесие, она врезалась в стену и тут же вместе с ней повалилась на пол. Притом стена неожиданно обрела огромные ручища и окольцевала хрупкое тело.

— А-а-а! — удар был притуплен, так как Эва упала на человека, но боль в потревоженных руке и ноге заставила плакать. Обмерев от страха, она попыталась вырваться, но руки чужака держали крепко. Яростные попытки трепыхающегося тела заставили только усилить захват.

— Софи?

Эва поморщилась от алкогольного дыхания незнакомца, заставившее ее задохнуться и закашляться. Ее мозг, видать, совсем больной, раз поверил, что так могут пахнуть ягоды.

Мужчина, на котором она лежала, был страшен, лохматый, с длиннющей черной бородой, скрывающей половину лица, и пьян настолько, что ему не удавалось сфокусировать на ней хмурый взгляд. Но это не мешало ему хватко вцепиться в ее тело, и выдать странную пугающую улыбку. Пугающую тем, что она открыла ряд ровных и ухоженных зубов, ну ни как не вписывающихся в ужасную внешность. Неужели пары озера настолько ядовиты, что вызывают галлюцинации? Заметив, как мужчина на нее уставился, она вновь пришла в себя, заверещав:

— Отпусти! Ты делаешь мне больно!

— Софи, ты пришла ко мне, — не понимая, как, он резко перевернул ее, оказавшись сверху, придавливая своим немалым весом, заставляя ее заскулить от боли. — Софи… я так долго тебя ждал, — и, не давая ей опомниться, накинулся на ее губы.

Эва обмерла на месте. Страх парализовал. Поцелуй, первый в ее жизни, случился, и с кем? С вонючим неандертальцем, который упорно совал свой язык ей в рот, выдавая дикие звуки удовольствия? Эванжелине отчаянно захотелось блевануть. Она уперла руку в широченную грудь и попыталась отвернуться, но ее голова оказалась в плену чужих ладоней, которые не давали двинуться. Похоже, что человека-медведя вообще не волновало, что она отчаянно пыталась вырваться. Он целовал ее с такой дикой страстью, как будто она была видением и вот-вот должна испариться. Заглатывал, кусал ее губы, пытался сплести языки.