Елена Хаецкая - Мориц и Эльза

А потом из башни выступила Хозяйка – на голове тяжелый обруч и легкие белые шелка, плоское тело заковано в атлас. Ксендз побледнел и еле слышно ахнул. На мгновение он поверил. Мориц поклонился женщине и пропустил Малиновского вперед. Величаво приложилась она к его руке, и он одарил ее благословением – ничего иного не оставалось.

Его проводили в комнаты, усадили в деревянное кресло, похожее на ребра грудной клетки. Сбоку топорщился доспех. Беспощадный луч света и холода врезался в узкое окно. Поднесли кипяток в серебряном кубке и ячневую кашу на фаянсовом блюде. Малиновский поскреб по каше неудобной, очень тяжелой ложкой.

Сказал:

– В городе готов приказ о вашем аресте.

– Сожалею, – хмыкнул Мориц.

Малиновский поднял глаза:

– Я могу помочь вам бежать. Пока что это возможно.

Мориц покачал головой.

– Зимой озеро замерзает, – предупредил Малиновский.

– Придется разбивать лед ядрами, – ответил Мориц.

Ксендз мимолетно глянул на Эльзу. Бывшая бродяжка держалась так уверенно, словно и впрямь находилась у себя дома. Она ничего не боялась. И платье, снятое с манекена, было ее собственным. Вот так.

Малиновский доел кашу, встал.

– Покажите мне вашу часовню, – попросил он. – Сдается мне, много лет не служили здесь мессы.

Второго ноября младший лейтенант ВДВ Сабин стоял на берегу озера и смотрел в бинокль. Чуть расставив длинные ноги, четко, углом, отведя локоть, он изучал обстановку. Ладный комбинезон в пятнах – так выглядят леопарды в Изумрудном городе. Сабин был сегодня важнее всех, кто еще собрался на берегу: важнее женщины-мэра с растрепанной прядкой у дряблого, озабоченного виска, важнее сержанта Голицына, беспощадно задвинутого далеко назад, важнее даже двух членов специальной комиссии в одинаковых мешковатых костюмах коричневого цвета. Старая большевичка с беломориной в зубах холодно посматривала со стороны на продуваемую всеми ветрами комиссию, на замок – он как будто немного отдалился от берега, стал еще более отчужденным. От осенних дождей каменная кладка потемнела.

Сабин опустил бинокль. Оглянулся на своих. Девять ребят беспечно курили в камышах – ждали, пока будет принято конкретное решение. Ситуация такая: решение принимают эти нервные ослы в костюмах, а конкретность всему придает младший лейтенант ВДВ Сабин.

– А там что за башня? – спросил младший лейтенант у Аллы Валерьевны, показывая биноклем на ту, что вдавалась в озеро. Просто так спросил – на самом деле он думал о другом.

– «Беглянка». – Мэр улыбнулась комковато накрашенными губами. – Так она называется. Думали на следующий сезон организовать там кафе…

– Угу, угу. Подземными коммуникациями снабжено строение?

– На планах – нет.

Алла Валерьевна полезла в сумочку и быстро вытащила сложенный во много раз лист бумаги. Ветер схватил край листа, быстро развернул его, превратив в огромную, рвущуюся из пальцев простыню. Сабин уложил ее на траву, придавил коленом. Алла Валерьевна, наклонившись, подобрала камень, прижала другой край.

– Угу, угу, – бормотал Сабин, быстро водя по плану взглядом. Подошли и ребята, бросив курить. Обступили план.

– Огневая точка на крыше, – сам с собою проговорил один. И с интересом наклонил голову, разглядывая донжон в проекции то так, то сяк.

В небе ураганно заревело, волосы у комиссии внезапно вздыбились – вернулся вертолет. Сабин зашагал туда. Высунувшись из кабины, кричал плохо слышимый летчик. До Аллы Валерьевны доносилось только часто повторяемое слово «сволочь». Сабин что-то отвечал, показывая руками на озеро и замок.

– Не бойся! – крикнул Мориц Эльзе, когда вертолет в первый раз поднялся в воздух. – Сейчас он ничего делать не будет! Только посмотрит!

Стрекоза приближалась с берега. По воде от нее бежали мелкие волны, расходясь проплешинами, как нечистые круги на зеленых полях английских фермеров. Чуть задрав хвост, вертолет сделал первый круг, огибая замок. В глазу, который умел смотреть и прямо, и сбоку, Мориц на короткое мгновение разглядел лицо летчика – загорелое, крепкое, совершенно чужое. Почти инопланетянское. Натолкнулся на его взгляд – и что-то в душе Морица содрогнулось, испытав страх. Вертолет еще поревел и отправился восвояси. Скоро лопасти завертелись над осокой. По осоке ходили какие-то плохо различимые люди. Потом побежали к вертолету, пригибаясь, – человек восемь. Десант. Мориц глядел на них с крыши – пушка под правой рукой, Эльза под левой – и знал, что стрелять не будет. Не станет он сбивать вертолет, чтобы десяток парней, пахнущих свежим хлопком и разогретой мускулатурой, погибли так бесславно. Не станет – и все. Только вот ребята этого не поймут и не оценят. По барабану им нравственные метания какого-то Морица. У них задание.

– В тюрьме знаешь что плохо? – задумчиво проговорила Эльза. – Даже не то, что взаперти, кругом воняет, все грубые и еда дрянная. А то, что порознь, Ты отдельно, я отдельно.

Мориц не ответил. Только обнял ее покрепче. Он до сих пор – странное дело! – не жалел, что отказался бежать тайно, как предлагал ему Малиновский. Кем бы был тогда Мориц фон Рутмерсбах, если бы сбежал? Этого, впрочем, тоже никто не оценит.

Лопасти вертолета завертелись над осокой быстрее – десант погрузился и готовился подняться в воздух. Сейчас взлетит. Мориц осторожно, чтобы не слышала Эльза, вздохнул.

И тут донжон чуть накренился. В первую секунду Мориц решил, что от сильных переживаний у него закружилась голова, но нет: двинулась и пушечка. Мориц, еще ничего не успев понять, схватил ее и, толкая изо всех сил, приблизил к краю.

– Что ты делаешь? – закричала Эльза.

Мориц не ответил. Последнее усилие – и пушка полетела вниз, на мощеный булыжником двор. Донжон накренился снова, на сей раз в другую сторону и сильнее. Мориц едва успел схватиться за зубец. Эльза с размаху плюхнулась на пол, как кукла. Сидя, она отъехала к стене укрытия.

– Держись! – Мориц почти не слышал собственного голоса, так шумела в ушах кровь.

Раздался сильный треск – как будто рвали плотный сатин. Раз, другой, третий. Одно из деревьев у стены на берегу острова вдруг повалилось. Сильно тряслись – словно букет в руке бегущей девочки – кусты. Посыпалась с береговой линии трава, и в потревоженной воде запрыгали зеленые запятые.

Донжон кренился то вправо, то влево, точно мачта. Расставив ноги пошире и прильнув к зубцу башни, Мориц держался – держался изо всех сил.

Ветер все усиливался. Темнело – буря вокруг замка сгущалась. Вертолет забуксовал в воздухе, стараясь преодолеть ветер, а затем сдался, и его понесло обратно к берегу. Лицо летчика в стрекозином глазу покрылось жгучим конденсатом пота.

На берегу члены специальной комиссии давили в пальцах валидоловые слезки. Алла Валерьевна схватилась за грудь и неловко села на землю. Строгая юбка при этом чуть треснула и заползла повыше колена, открыв кружево сорочки.