Диана Гэблдон - Накануне войны

Я завизжала от ужаса, и на сей раз таки уронила корыто, которое упало с грохотом на пол; его содержимое разлетелось по хлеву, а коза проснулась и начала панически мекать.

– Pardon, milady!

Прижав руку к груди, я шагнула в сторону от дверного проема и в бледном свете увидела Фергуса, скорчившегося на полу, из волос торчит солома, как у Безумной из Шайо [83] Отсылка к одноименному фильму Брайана Форбса 1969 г., где главную роль сыграла Кэтрин Хепбёрн. .

– О, так вот ты где! – заметила я довольно холодно.

Он прищурился и сглотнул, потирая рукой мрачное, заросшее щетиной лицо.

– Я… да, – сказал он. Казалось, ему больше нечего добавить. Я остановилась на мгновение, глядя на него сверху вниз, затем покачала головой и, наклонившись, стала подбирать картофельные очистки и другие объедки, выпавшие из миски. Он дернулся было, чтобы помочь мне, но я грубо махнула рукой.

Фергус неподвижно наблюдал за мной, обхватив руками колени. В хлеву было темно, с растений, что росли на скале над нами, непрерывно капала вода, создавая завесу из падающих капель за открытой дверью.

Коза прекратила шуметь, узнав меня, и теперь просунула шею сквозь ограду загона и, вытянув черничный язык, пыталась, как муравьед, слизнуть яблочный огрызок, который валялся неподалеку. Я подобрала огрызок и вручила ей, пытаясь одновременно придумать, с чего начать разговор и как его продолжить.

– Анри-Кристиан в полном порядке, – сказала я, за неимением других идей. – Прибавляет в весе.

Я позволила этому комментарию повиснуть в воздухе, склонившись над оградой, чтобы пересыпать зерно и отходы в деревянную кормушку.

Мертвая тишина. Я подождала, затем обернулась, уперев руку в бок.

– Он очень милый малыш, – сказала я.

Ответом мне было его тяжелое дыхание, но он ничего не сказал. Шумно фыркнув, я отошла к двери и толкнула нижнюю створку, широко распахивая ее, так что внутрь хлынул бледный свет, освещая Фергуса. Он сидел, упрямо отвернув лицо в сторону. Я чувствовала его запах даже на расстоянии, от него несло застарелым потом и голодом.

Я вздохнула.

– Такие лилипуты, как он, обладают совершенно нормальным интеллектом. Я его целиком осмотрела, все рефлексы и реакции в норме. Нет никаких причин думать, что он не сможет учиться или… что-то делать.

– Что-то. – Фергус повторил слово, в котором звучало отчаяние и издевка. – Что-то. – Наконец он повернул ко мне лицо, и я увидела пустоту в его глазах. – При всем почтении, миледи, вы не имеете понятия, какая жизнь уготована лилипутам.

– А ты имеешь? – спросила я, не столько желая его спровоцировать, сколько из любопытства.

Он прищурился от утреннего света и кивнул.

– Да, – прошептал он и сглотнул. – Я видел много таких в Париже.

Парижский бордель, где он вырос, был большим, с широкой клиентурой. Это место славилось тем, что может предложить удовольствия на любой вкус.

– В доме жили les filles, naturellement, и les enfants [84] Девочки, естественно, и дети (фр.). . Они были, разумеется, самым ходовым товаром. Но всегда найдутся те, кто желает… экзотики и готовы платить. Поэтому время от времени мадам посылала за теми, кто таким промышляет. La Maîtresse des Scorpions – avec les flagellantes, tu comprends? Ou Le Maître des Champignons [85] Хозяйка Скорпионов – та, что плеткой, понимаете? Или Грибной король (фр.). .

– Грибной король? – переспросила я неуверенно.

– Oui. Хозяин лилипутов.

Глаза Фергуса застыли, взгляд обратился внутрь, лицо потемнело. В его памяти возникали живые образы людей, которые много лет отсутствовали в его мыслях, и он не получал удовольствия от этих воспоминаний.

– Les chanterelles [86] Лисички (фр.). , так мы их звали, – сказал он мягко. – Женщин. А мужчин – les morels [87] Сморчки (фр.). .

Редкие грибы, которые ценят за причудливый вкус и необычную форму.

– С ними хорошо обращались, с les champignons [88] Грибы (фр.). , – добавил он. – Они были недешевы, как вы понимаете. Le maître [89] Хозяин (фр.). покупал таких младенцев у их родителей или подбирал с улиц, а однажды такой родился в борделе, и мадам не могла нарадоваться своей удаче.

Он посмотрел вниз на свои руки – длинные, тонкие пальцы беспокойно двигались, комкая ткань штанов.

– С улиц, – повторил он. – Те, кто не попадал в бордель, становились попрошайками. Я знал одного довольно хорошо, его звали Люк. Мы иногда помогали друг другу. – Тень улыбки скользнула по его лицу, и он совершил здоровой рукой жест, изображающий карманную кражу.

– Но Люк был одинок, – продолжил он ровно. – У него не было защитника. И однажды я нашел его в переулке с перерезанным горлом. Я сказал мадам, и она послала вышибалу забрать тело, а затем продала его первому попавшемуся врачу.

Я не спросила, что врач намеревался сделать с телом Люка. Я видела широкие высушенные ладони карликов, выставленные на продажу для предсказаний и в качестве оберегов. И не только ладони, увы.

– Я начинаю понимать, почему бордель может казаться безопасным, – сказала я, с трудом сглотнув. – Но все-таки…

Фергус сидел, подперев голову рукой и тупо глядя на солому. Затем он посмотрел на меня.

– Я раздвигал ягодицы за деньги, миледи, – сказал он просто. – И считал это пустяком, если не считать тех случаев, когда было больно. Но потом я встретил милорда, и мне открылся мир за пределами борделя и улиц. Тот факт, что мой сын может вернуться туда… – Он резко прервался, не в силах продолжать, затем снова закрыл глаза и медленно покачал головой.

– Фергус. Фергус, милый. Ты же не думаешь, что Джейми, что мы когда-нибудь позволим такому случиться! – сказала я, чрезвычайно взволнованная.

Он сделал глубокий судорожный вдох и смахнул навернувшиеся слезы. Потом он открыл глаза и улыбнулся мне с бесконечной печалью.

– Нет, вы бы не позволили, миледи. Но мы не вечны – ни вы, ни милорд, ни я. А ребенок навсегда останется карликом. А les petits [90] Маленькие (фр.). , они не могут себя защитить. Их могут похитить и использовать те, кто разыскивает таких.

Фергус вытер нос рукавом и посидел немного.

– Если повезет, – добавил он, в голосе зазвучал металл. – Они ничего не стоят вдали от крупных городов. Крестьяне считают, что рождение такого ребенка кара за грехи его родителей. – Лицо мужчины потемнело, губы плотно сжались. – Может, так и есть. Мои грехи…

Фергус резко прервался и отвернулся.

– В худшем случае… – Голос снова стал мягким, но он смотрел в сторону, как будто шептал тайны теням пещеры. – В худшем случае они воспринимаются как чудовища, дети инкуба, который сошелся с женщиной. Люди забивают их камнями, сжигают – иногда даже женщин. В горных деревнях Франции такого ребенка отдали бы на съедение волкам. Но разве вы не слышали о таких вещах, миледи? – спросил он, внезапно повернувшись ко мне.