Владимир Калашников - Летописи Нэпэла

Нэпэл не мог вспомнить, было ли это на самом деле, или мозг, ослабевший от нехватки кислорода, — слишком много крови вытекло, — создавал призрачные картины того, что Император желал всем сердцем. Он не мог спросить ни у друзей, ни у врачей, была ли с ним Арна во время лечения, делилась ли с ним жизненными силами, или всё мерещилось ему. Не мог узнать наконец правду, не из опасения, что его признают сумасшедшим, — он был так уверен в том, что давно спятил, и не сомневался, что короткий разговор с психологом выявит это, — а из боязни, ужаса дикого, что её глаза, в которые он смотрел, когда они стояли над городом, и в которых пряталось то, что она не хотела признавать, — любовь к нему, её ответная безумная страсть, тепло её тела, прижимавшегося к его груди, её тихий шёпот, вытягивающий затуманившееся сознание с того света, её забота о нём, были только вымыслом его воспалённого воображения, всего лишь прямым последствием ранений.

Раны заживали. Доктора восполнили потерю крови, но потерю той частички души, той частички сердца, что унесла с собой Арна, они восполнить не могли. Что ещё можно сказать? Физические раны всегда заживают быстрее душевных. А душевные порой гноятся годами под зажившей кожей, и спустя десятилетия вновь дают знать о себе заново воспалившимися фурункулами.

Друзья приходили к нему и поздравляли с победой. Для себя завершение последнего боя победой он не считал. И последний бой его был не в подземном ангаре, а на вершине дворцовой башни. Он проиграл…

Трон безоговорочно принадлежал лишь ему одному. Но это его не радовало. У него не было другого, гораздо более нужного и важного. Того, без чего жизнь не имела значения.

Сейчас он отпустил бы руку Бэк Гроу. Ведь он поддался ещё и на её слова о его долге перед Империей, но поразмыслив, решил, что Сенат, состоящий из людей, связанных между собой кровными узами, никогда не будет раздираем опасными противоречиями.

Он смотрел на улыбки друзей, слышал их смех, и сам был вынужден смеяться и улыбаться, чтобы не расстроить их. Чтобы не изгорчить вкус победы, которая была и их тоже. Он улыбался, страшным усилием воли удерживая весёлость на лице, но ему хотелось воткнуть растопыренные пальцы себе в глаза, чтобы не видеть никогда проклятый мир безысходности, что окружал его; хотелось от беспросветности перегрызть вены и наполняя раз за разом пригоршни кровью, выливать на жаждущую почву; с диким воем грянуться грудью о землю, ещё раз и ещё, так, чтобы сломать грудину; ударить себя в грудь кулаками, вгоняя обломки рёбер в сердце.

Но он сдерживал себя. Непонятно зачем, всё ещё сдерживал.

Человек в светлом костюме шёл следом за маленьким мальчиком второй квартал.

Его звали Вессен. Тот самый Вессен, за которым третий год бесплодно охотились лучшие агенты Отдела по борьбе с серийными убийцами, одной из подконтрольных Военной Разведке структур. Один из самых опасных психопатов в Империи за последние два десятка лет. Каждый раз он ухитрялся уходить из самых провальных ситуаций, скрываться в толпе в перепачканной кровью одежде, меняя её на ходу — убивая людей так, что они сами того не замечали, и толпа относила их на несколько десятков шагов, прежде чем они умирали, а он снимал с них часть одежды, пальто или пиджак, чтобы прикрыть следы крови на себе. И дело было не в том, что он не мог убивать чисто — ему нравилось бросать вызов агентам, убивая иногда прямо перед ними и скрываясь раньше, чем они успевали понять, что произошло. Ему нравилось, когда они шли по его следу — на самом деле он вёл их за собой. Нравилось выходить из трудных положений. Потому он и убивал именно так, и не уклонялся от фонтана, бьющего из перерезанного горла жертвы.

Вессен мог бы стать лучшим спецагентом из всех, если бы поступил на службу Империи, лучшим, несмотря на то, что не учился искусству маскировки, слежки и, самого главного, убийства специально, как учились неофиты Разведки, Гибеша или Военведа, не говоря уж о других, сверхзасекреченных структурах — он сам вырабатывал своё умение, на ходу, в деле, и всякий раз, с самого начала, безошибочно.

Психопатолог сказал бы о Вессене, тщательно изучив его биографию, что человек этот помешался, когда вместе с группой обслуживания изучал повреждения самолётов во время суматранского конфликта.

Всей группе конструкторов и инженеров приходилось осматривать садящиеся самолёты, изрешечённые пулями, с разорванной взрывами обшивкой. На глазах у людей технической поддержки из кабин выносили обожжённых пулемётчиков, иссечённых осколками лопнувших лобовых стёкол пилотов, — бои в этом регионе велись очень ожесточённые. И если бы произошла воображаемая встреча Вессена с этим гипотетическим психопатологом, он разъяснил бы ему ошибочность его теории, но мэтры имперской психиатрии продолжали бы придерживаться той же версии, ибо непременным результатом такой встречи стало бы ещё одно тело на шпиле Скутармской башни Мириуса, добавочный флаг к тем, что он обещал вывешивать в своём послании Отделу и неуклонно выполнял. Он проделывал это каждый месяц, в одно и то же время, загадочным для следователей образом минуя кордоны и полицейские посты, расставляемые в эти дни вокруг и в самой башне. Череду преступлений удалось прекратить лишь начальнику Отдела Елайзэ. Волевым решением он приказал временно демонтировать шпиль, вызвав неудовольствие некоторых вышестоящих чинов. В страшной злобе — его лишили флагштока! — Вессен поклялся отомстить главе Отдела, начав с его семьи. К глубокому сожалению Вессена, она оказалась немногочисленна — наведя справки, он узнал что пять лет назад медицина не смогла помочь жене Елайзэ при родах, и у того остался только рождённый ею ребёнок. Сын по имени Линго. И сейчас Вессен шёл за ним.

Вессен ощущал, что за мальчиком ведётся наблюдение. Елайзэ предпочёл попробовать поймать Вессена на живца, вместо того, чтобы увезти сына подальше от столицы. Видимо, хорошо знал поведение убийцы — тот нашёл бы ребёнка и выполнил бы свою клятву в любом случае.

Вессен пробежался взглядом по толпе, выделяя секретных агентов, которые охраняли ребёнка своего шефа. Вессен не собирался направлять гнев Елайзэ на них, он даже не хотел, чтобы этим агентам было что-нибудь плохое за срыв операции — Вессен просто убьёт их.

Агентов было десять, трое шли по другой стороне улицы, ещё двое впереди мальчика, трое сзади, и по агенту по бокам. Впрочем, они постоянно перестраивались, менялись местами, отходили то дальше, то ближе, незаметно изменяли свои одежду, волосы, выражение лиц. И, несомненно, переговаривались между собой по скрытым в воротниках рациям.

Да ещё не стоило забывать про камеры наблюдения, которыми утыканы фасады зданий, про группу аналитиков, что сидит сейчас в кабине дирижабля, парящего над городом, и наблюдает за передвижением мальчика по огромному экрану, туда транслируется изображения с увеличительных труб и со спутника, полёт которого синхронизирован так, чтобы он всё время находился над кварталом, который проходит Линго.