Алексей Гришин - Худой мир

Все закончилось. Резко, как и началось. Все пропало. Голоса в голове, ярко — ядовитые цвета. Уродливая маска вместо любимого лица. Исчезли.

Забыв обо всем, Настя распахнула дверь в замерзший кабинет и, упав на колени, прижала к себе сына.

— Господи, вы все целы, — всхлипывала она, — Какие вы молодцы у меня.

— Марина сказала держаться за руки, чтобы ни случилось, — пояснил Андрюша, — Мы и держались. А где Марина?

Голова болела нещадно.

«Нет, каждый день я на такое не подписывалась», — возмущалась про себя Марина, и тут же с укором отвечала себе — «Да никто тут не подписывался. Терпи давай.»

Настя перевязала ее порезы. Молча, не пересекаясь взглядом. Руки ее дрожали. Она с опаской глядела на сына, безмятежно играющего с одноклассниками рядом с зубоврачебным креслом, и бросала косые взгляды на пустующую нишу для магнитного замка.

«Это я виновата», — корила себя Марина. В зеркале на стене она видела, что белоснежный настин халат изрыт со спины кровавыми пятнами. «И это тоже я». Потом она, вслед за Настей, посмотрела на детей и спросила себя: «А это — тоже я? Как они уцелели, как не поубивали друг друга?»

Настя, будто прочитав ее мысли, вздохнула и сказал тихонько.

— Они, наверное, просто не поняли, что надо кого — то убивать.

Марина не успела ответить. Внезапно выглянувшее солнце ослепило девушек, а вслед за ним раздался шум и приветственные крики. Они распахнули окно и, перегнувшись через подоконник, увидели гордо шагающего Дэна. С ним было полдюжины бойцов. Чуть поодаль шел Олег, таща за собой связанного по рукам стрелка — того самого, что прострелил Марине руку накануне. Лицо его было обреченно — понурым. Радуясь Денису и солнцу в равной степени, из домов высыпали оставшиеся в Новожилове люди. Да и дети уже вовсю бежали к нему.

Денис скромно улыбался и внимательно рыскал глазами по округе.

— Потери есть? — громко спросил он. Кто — то ответил ему отрицательно, и он кивнул. Вроде как одобрительно, но на лице его читалось хорошо скрываемое разочарование.

«Защитники», — слышала Марина, — «Спасители. Воины». Марину охватила злая дрожь. Ей хотелось закричать: «Эй, это я! Я защищала ваших детей! Его вообще тут не было!»

— Марина, — тихо позвала ее Настя. Марина закрыла глаза, посчитала до десяти, и только тогда обернулась.

— Да? — прошептала она с улыбкой.

— Посмотришь что там у меня на спине?

Пелена спала.

В мир вернулись цвет и звук. Цвет этот был черный, а звук был громом небесным. Лиза поднесла руки к лицу чтобы убрать намокшие волосы — и увидела свежую кровь поверх стали. Она смигнула. Руки стали нормальными, обрели форму и цвет. А чужая кровь осталась.

Она осмотрелась вокруг. Казавшийся незыблемым строй валялся, будто скошенная трава. Будто груда червей, змеиное гнездо. Красно — зеленое месиво.

Отец подбежал к ней и схватил за руку. Схватил и потащил к грузовикам, молча, грубо, чуть не вырывая из плеча.

Открыв полог, он подсадил ее и забрался сам. Когда его рука зацепилась за край кузова, Лиза вдруг осознала: он светится красным.

Ей стало страшно.

— Что случилось? Почему ты красный?

— Красный? — отец тяжело дышал и отирал рукавом воду с лица, — Что — то пошло не так. Она отключилась, и… взлом, что ли, продолжился? Бред какой — то.

— Кто? — не поняла Лиза.

— Вот что, дочь, — он строго посмотрел на нее, — Я хочу, чтобы ты сидела тут. Молча. Не высовываясь. Ясно?

— Папа, — Лиза готова была броситься ему на шею, — не бросай меня!

Отец вздрогнул, будто от неожиданности. Посмотрел на нее. Внимательно, вдумчиво, почти нежно. Протянул руку и погладил по голове — впервые за столько лет.

— Конечно не брошу, — он улыбнулся, — мы же семья. Но ты должна остаться тут. Ради меня.

Он вдруг опустил руку ей на плечо и больно сжал. Лиза хотела вскрикнуть — и не смогла. Хотела вырваться — и не могла.

Ее парализовало.

Отец убрал руку, а она продолжала сидеть, замерев, уставившись перед собой. Поднятая было рука медленно опустилась на колени, сама.

— Ради твоего же блага, — повторил отец и выскочил из машины

Уууум.

Низкий гул просачивался сквозь кору старого дуба, заставляя оставшиеся на ветках понурые листья тревожно трепетать.

Уууум.

Саша снял маску с лица и постучал костяшками пальцев по стволу. Дерево отозвалось стальной трубой.

— Что за чертовщина, Шурик, как думаешь? — спросил Ян Николаевич. Саша пожал плечами и обошел дерево по кругу, не отрывая руки от сухой коры.

— Первый раз такое вижу, — ответил он наконец, — Зверей, птиц с микромашинами встречал. Деревья тоже. Но тут уже не совсем дерево… Что Марина рассказывала?

— Рассказывала что там человек внутри, — ответил Ян Николаевич, а потом добавил с хитрецой, — А мне что, так про тебя и не рассказывать?

Саша вздохнул и посмотрел на свою форму. Была она ему откровенно велика.

— Нет.

— А они с сестрой тебя искали, — покачал головой старик, — Стыдишься?

— Есть немного, — признался Саша, — Обещался встретить, а не встретил. Еще и в лагере Вепря теперь… Я, когда начинал лечить его бойцов, и подумать не мог, что все так далеко зайдет.

— Так не лечи.

— Не могу, — медленно покачал головой Саша, — Знаете почему? Не потому что я добрый такой, или чем — то им обязан. Просто потом кому — то надо будет пахать землю. Когда все эти генералы и Вепри закончатся, когда война пройдет, земли будет много, а рук — мало.

Ян Николаевич кивнул понимающе.

— Пахать надо будет. Весной. Дожить бы только.

— Дожить до весны, — раздался гулкий голос из дерева, — не представляется возможным.

Кора разошлась, как створки, и недра дуба выплюнули молодого человека. Был он будто привязан нитями, тонкими, как паутинка. Нити серебрились на свету, проникали под одежду и, кто знает, может быть даже под кожу. Паша поднял взгляд на мужчин и сказал не совсем внятно, будто вспоминая слова через силу.

— Зимой мне надо о нем заботиться. А сил очень мало. Вы не представляете себе, как ему…страшно.

Саша присел на корточки и взял его за руку. Кисть у Паши была тонкая, почти невесомая, она легко поддалась ему.

— Что с тобой произошло, парень?

— Нужно успеть до зимы, — продолжал Паша.

— Что успеть? — не понял Саша.

— Если бы я сам знал, — Паша посмотрел на него, — Я пока не понимаю. Из меня очень плохое дерево, — он рассмеялся, — а из дерева никудышный музыкант.

Марина очень хотела вернуться в школу.

Но два дня ей пришлось пролежать в постели, в горячечном бреду. То ли воспалились раны, то ли истощились нервы. Температура неумолимо держалась, медленно плавящийся мозг рисовал картины одна хуже другой. Приветливое поначалу Новожилово пугало.