Алексей Корепанов - Призрачный сфинкс

– Тьфу ты, бля! – выругалась Вселенная голосом Гусева.

Сергей вынырнул из океана снов и открыл глаза. Свечи уже догорели, но света наружных фонарей было достаточно для того, чтобы разглядеть стоящего посреди комнаты Дон Жуана, вернувшегося с охоты.

– Ты чего шумишь, Геныч? – хрипло спросил Сергей.

– Да понаставили табуреток на проходе!

Сергей посмотрел на пол – там лежал табурет, а рядом – свалившаяся с него одежда Сани Веремеева. За окном было тихо – видно, стояла уже глубокая ночь.

– Ослеп, блин, от любовных страданий, – сонно проворчал Саня и сел на кровати. – Собирай теперь.

– Парни, я вам сейчас что-то расскажу, – Гусев присел на край стола и локтем ненароком опрокинул подсвечник. – Это, парни, уже ни в какие ворота не лезет.

– У тебя, видать, тоже кое-что не влезло, – продолжал ворчать Саня, – если мебель роняешь.

– Не шурши, Веремей! – с досадой воскликнул Гусев. – Дело не в этом. Я вам про девочку эту сейчас расскажу, про Эниоль, так вы с кроватей попадаете, отвечаю!

С кровати ни Сергей, ни Саня не упали, но поведанная Гусевым история действительно не лезла ни в какие ворота…

Гусев, по его словам, сразу же обратил внимание на вошедшую в трапезную в сопровождении бальзаковского возраста дамы и двух средних же лет мужчин девушку в неброском темном дорожном платье и надвинутой на лоб темной шляпке. Впрочем, внимание на нее обратил не только Гусев, но и молодые воины из десятки Зинга – но довольно быстро вновь переключились на пиво, предмет, по их мнению, более притягательный. Гусев же пялиться на девушку не прекратил, во-первых, потому, что избалованная доселе женским вниманием плоть его уже исстрадалась без этого самого внимания, а во-вторых, девушка – что было совершенно невероятно – казалась ему знакомой. Света в трапезной было маловато, и сидела девушка довольно далеко от Гусева, да еще и боком к нему, но когда пограничники разразились гомерическим хохотом после очередной удачной шутки, она повернула голову к их столу – и Гусев чуть не свалился с лавки.

– Представляете, парни, вылитая Юлька! – трагическим тоном сообщил он клюющим носами Сергею и Сане Веремееву. – Мы с ней на майские познакомились, в горсаду, там конкурсы всякие были, то-се, а потом в кабак, ну, и все вытекающее.

– Извергающееся, – язвительно вставил Саня Веремеев и упал на подушку. – Или, по-научному, эякулирующее.

А потом эта Юлька исчезла из жизни Гусева, как исчезали и многие до нее, потому что им находилась замена. Гусев жил по известному принципу «всех женщин не перетрахаешь, но стремиться к этому надо» и не собирался этому принципу изменять по крайней мере, по его словам, еще лет пятьдесят.

– Вылитая Юлька, парни! – повторил Гусев и для пущей убедительности стукнул по столу кулаком.

– Это бывает, – устало сказал Саня Веремеев. – Это тебе уже сам знаешь что в голову ударило. В общем, короче, Гусек. Поиметь тебе ее, как я понимаю, не удалось, мамочка не позволила. Вот ты и бродишь, куролесишь, спать людям не даешь. Ничего, в столице наверстаешь, там наверняка жрицы любви имеются в достаточном количестве.

– Молоток, Веремей! – Гусев еще раз стукнул кулаком по ни в чем не повинному столу. – Правильно мыслишь. Только это не мамочка, мне уже потом Эниоль сказала. Это ее воспитательница, наставница.

– О! – сказал Саня. – Скидавай сорочку – я наставник, дочка…

– Саня, не перебивай, – вмешался Сергей; его вновь клонило в сон. – Чем быстрее он изложит свои похождения, тем быстрее уляжется.

Из дальнейшего рассказа Гусева выяснилось, что Эниоль в сопровождении наставницы и слуг совершает поездку откуда-то с севера на Побережье к какой-то тамошней родне. Интерес Гусева к ее персоне она заметила и оценила… в общем, поужинав, она уединилась в своей комнате, а наставница и слуги улеглись спать. Съевший не один десяток собак в этом деле Гусев, выяснив, где находится комната Эниоль, прошел по карнизу к ее распахнутому окну и…

– Ты прям какой-то садист, Гусек! – не выдержал Саня Веремеев. – Мы тут без баб, понимаешь, а он, понимаешь, смакует свои сексуальные похождения. Маркиз Садюга!

– Да я не о том! – Гусев заерзал на столе. – Стал я с ней общаться, про себя рассказывать, про нее выспрашивать. А она точь-в-точь Юлька, аж мурашки по коже! Я и про Юльку ей рассказал, как в кафе в горсаду сидели, а потом у нее дома… И что вы думаете, парни? Стала эта Эниоль задумываться, припоминать, и вдруг говорит: да-да-да, было что-то такое, снилось, говорит, что-то. Я тебя, говорит, тоже помню, ты еще про какого-то своего командира рассказывал. Ну, парни, тут я и потух. Зовут его, говорит, как-то сложно и странно, только ты, говорит, не подсказывай, я сама вспомню, у меня, говорит, память отличная, мою память в школе все учителя отмечали.

– И вспомнила? – напряженным голосом спросил Сергей, а Саня Веремеев вновь сел на кровати.

– Вспомнила… Сама… – Гусев почему-то перешел на свистящий шепот.

– Дотысячиевский.

– Что-что? – Сергей тоже привстал.

– До-тысячи-евский, – по слогам сказал Гусев.

– До ста! – воскликнул Саня. – До сто! – Досто-евский!

– Ага, – сказал Гусев. – Такие дела, парни. Бредим мы, и бредим капитально. Какие-то новые химикаты на нас испытывают. Мощная штука, да?

– Не то слово, – пробормотал Саня Веремеев. – Однако же вот щиплю я сейчас себя за руку – и мне же больно, блин! По-настоящему больно!

– Наука умеет много гитик, вот что это значит, – сказал Гусев. – Бабка моя так выражалась. Вот уж, действительно, умеет так умеет.

– Да… – выдохнул Сергей после долгого всеобщего молчания. – Уколоться и забыться…

– Уже укололись, судя по всему, – заметил Гусев. – Вернее, нас укололи.

– А ты еще не знаешь, Геныч, кто такие наши американские друзья, – сказал Сергей.

Гусев подался к нему:

– И кто же? Покемоны переодетые?

– Нет. Всего лишь астронавты. Самые обыкновенные американские астронавты. И попали сюда прямо с Марса.

– Ну что ж, – сказал Гусев после некоторого молчания. – Почему бы и нет? Не знаю, как вы, парни, а лично я после расставания с Эниоль – там начали шуметь в коридоре, потом наставница стала стучаться, забеспокоилась, и я ушел по карнизу, – так вот, лично я эту головную боль перенес и теперь мне все по тамтаму. То есть, я решил для себя, что мне все по тамтаму, и внимания обращать на все эти шизы не буду. Как есть – так есть. Точка.

– Это самое разумное решение, Геныч, – сказал Сергей. – Я не говорю «правильное», но – разумное. Подходящее. Удобное. Грамотное. И я его поддерживаю.

– Мы можем поддерживать любые решения, – Саня Веремеев опустил голову на подушку. – Или ничего не поддерживать. Но все равно все будет идти своим чередом. А потому предлагаю спать, даже если на самом деле мы давно уже спим. Я тоже дергаться не собираюсь и, честно говоря, меня все эти чудеса вполне устраивают. Мне здесь просто интересно, и неважно, где находится это здесь, и что оно такое.