Николай Садовский - Зачем смерть давала шанс (СИ)

Тугай, конечно, преуспел в обучении гораздо больше меня. По своему складу характера он более усидчивый и уравновешенный, потому и обучение ему давалось легче, чем мне. А во мне порой просыпался необузданный характер отца, поэтому я часто отлынивал от занятий, о чем позже сильно сожалел. А вот грамоте мы уже учились в нашей семье. Оба моих родителя были очень грамотными, они-то с нами и занимались. Тугай и здесь оказался впереди меня. Зная в совершенстве китайский, индийский и арабский языки, он в совершенстве знает русский, вы, наверное, заметили, что разговаривает он очень грамотно и без всякого акцента. От моего отца он научился французскому языку, хоть французской грамматике он не обучен, зато говорит очень грамотно. Как сказал один французский летчик, встреченный нами на аэродроме перед заброской в тыл к немцам: «Я шокирован, господа, ваш китаец говорит на правильном французском языке, да еще на парижском диалекте».

Вот так мы и жили дружно и счастливо до самой революции. Мои старшие братья и отец Тугая рано включились в борьбу за революцию. Они рано ушли из дома заниматься революционной деятельностью. Довелось и посидеть в царских застенках. После революции началась гражданская война, где воевали мои братья, я не знал.

Мы с Тугаем воевали здесь в Сибири, и с боями дошли до Владивостока, а когда вернулись домой, то застали только руины. Из всех наших родных, здесь был только отец Тугая. Он только перед нашим возвращением вернулся домой из госпиталя. После сильнейших ранений он долго лечился в Омске. Выписавшись из госпиталя, он разыскал свою невестку с внуком, перед тем как уйти в партизаны, Тугай отправил свою жену в Омск с сыном Степаном к ее родителям.

Родители Веры умерли к этому времени от тифа, и она с сынишкой ютилась в небольшой комнатке при заводе. Ей было очень тяжело одной с ребенком на руках. Работы не было, ей часто приходилось голодать. На предложение свекра уехать с ним на хутор она, не задумываясь, согласилась.

Вернувшись домой, они стали потихоньку отстраивать свой хутор. От него мы узнали, что мои братья погибли где-то под Хабаровском, где именно он не знал. А вот как погибли остальные родные, ему рассказали местные жители.

Когда находились здесь колчаковцы, они перед отступлением согнали в один сарай всех жителей, у кого родные были в Красной Армии, и всех заживо сожгли. Не пожалели даже маленьких детей. На краю деревни, где сейчас стоит памятник Борцам за Советскую власть, это и есть место казни наших людей.

Мы начали новую жизнь. Отстроили, как могли, хутор. Я некоторое время жил вместе с ними пока не женился, тогда Тугай и его отец помогли построить мне небольшой домик, но уже в деревне, поближе к людям, и я переехал жить своей семьей. У меня подрастали старшие сыновья, когда женился сын Тугая Степан, к этому времени он заканчивал военное училище. Так уж случилось, что моя младшая дочь Светлана и внук Тугая Максим родились в один год с разницей лишь в один день. День рождения им мы отмечали всегда в один день все вместе. Жена Степана, Антонина, была сиротой и выросла в детском доме, потому она и рожать приехала к родителям Степана. После родов, она еще год жила у Тугая. А когда отняла ребенка от груди, то оставила его на попечение родителей, и уехала в Белоруссию к мужу, где в это время он служил. Она вынуждена была оставить ребенка, к тому же ее уговорили и Тугай с Верой. Мотивом послужило то, что постоянного места жительства у них не было, а Степана очень часто перебрасывали из одного гарнизона в другой.

Нашим малышам, Светлане и Максимке, было по три года, когда началась война. Мы с Тугаем уже через месяц ушли добровольцами на фронт. На фронте в то время положение было очень тяжелым. Красная Армия, неся большие потери, как в живой силе, так и в технике, отступала по всем фронтам. Мы попали на Украинский фронт, к этому времени наши части оставили Киев. Там наши войска перегруппировавшись, организовали хорошо укрепленную оборону, сдерживали Германскую махину как могли. Наш комбат получил приказ любой ценой добыть языка, и не простого, а желательно офицера, да еще штабного. Разведчиков было мало, да и те, что были, все находились на заданиях, а приказ выполнять было нужно. Начали срочно комплектовать дополнительный взвод разведки из числа наиболее крепких и смышленых солдат из личного состава батальона. Нам к этому времени порядочно надоело копать окопы, вот мы и вызвались добровольцами. Над нами сначала стали смеятся, мол, один огромный как слон, немцы такого враз заметят, а другой слишком мал, чтобы справится с пленным. Тугай предложил, что справится один с целой группой. Ему, конечно, не поверили, но после того как он, в одиночку, уложил на землю восемь человек, смеяться перестали. Я предложил испытать меня, но желающих не нашлось. Так мы попали в разведроту, и уже до самого конца войны мы воевали только в разведке.

Так вот, зачислив нас в разведку, комбат тут же проинструктировав нас, сказал, что группа из семи человек будет переброшена через линию фронта этой же ночью. На всю операцию давалось нам четверо суток и ни часом больше. Мы, посовещавшись, предложили командиру другой план: идти немедленно, прямо днем, и только вдвоем. Мотивировали мы тем, что большую группу ночью немцы обязательно будут где-нибудь ждать в засаде, они ведь тоже не дураки, и прекрасно понимают, что мы будем пытаться добыть языка. А вот днем маловероятно, что они будут ждать, и у нас будет шанс проскочить незамеченными.

Пообещав комбату, что в течение трех дней будет у него хороший язык, получив сухой поек и боеприпасы, поменяв винтовки на новые автоматы, мы приступили к выполнению задания. Мы пересекли небольшой лесок и спустились в овражек.

На плащ-палатки мы закрепили свежие ветки и траву. Прикрывшись своей маскировкой, мы полностью слились с окружающим ландшафтом. Медленно двигаясь по-пластунски, на стыке двух войсковых подразделений противника, мы за два часа с небольшим на глазах часовых преодолели линию фронта. Скрываясь за невысоким кустарником, мы через три километра вышли на берег небольшой речки. Речка хоть и не широкая, всего то два десятка метров, но зато оказалась очень глубокой. На другой стороне речки стояла танковая часть немцев в ожидании, когда для них саперы наладят переправу.

Днем на виду у часовых переправляться было бессмысленно. Дождавшись легких сумерек, мы срезали камышинки, сделали из них дыхательные трубки, и с помощью их, под водой, переплыли на другой берег. Обследовав расположение части и наблюдая за режимом работы, мы пришли к выводу, что незаметно похитить офицера невозможно. Тогда Тугай предложил новый план.

На краю плацдарма стояла полевая кухня. На площадке рядом с ней стояли грубо сколоченные столы. Метрах в двадцати от кухни находился примитивный туалет, вместо стен у которого был натянут брезент. Вот этот объект нас и заинтересовал. Наблюдать нам пришлось долго. В эту ночь мы не решились на операцию, решив еще немного понаблюдать, и действовать только в случае стопроцентной уверенности, уж слишком были высоки ставки, и ошибки здесь не прощались.