Jack Vance - Золото и железо. Кларджес

Настроение Кудеяра только ухудшилось. Подростки на скамье глупо хихикали, стараясь перещеголять друг друга в употреблении непечатного лексикона. Кудеяр мрачно усмехнулся: ему следовало перегнуться через парапет и сказать этим идиотам: «Взгляните на меня! Я — Чудовище! Я убил — и не раз, а дважды! Причем я замышляю преступление, из-за которого могут умереть многие другие!» Как они уставились бы на него! Как бы у них отвисли челюсти! Как застрял бы у них в глотках дурацкий похотливый смех!

Солнце грело Кудеяра — его пессимизм начинал рассеиваться. Ужасное событие предыдущего вечера, в конце концов, только подтверждало его правоту — это могла признать даже амаранта Джасинты. Если бы только она прекратила свои преследования, он мог бы забыть о своем кошмарном замысле. И все же — замысел привлекал его, по меньшей мере, своей неповторимостью.

Он вынул из кармана конверт Винсента Роднэйва и, пользуясь очками для просмотра микрофильмов, изучил данные амаранты Анастасии де Фанкур.

« Не так уж трудно , — думал он. — разделить два почти совпадающих изображения ». Достаточно было определить какой-нибудь заметный ориентир, позволявший точно измерить величину смещения. После этого, пользуясь методами цифровой обработки фотографий или компьютерного анализа, можно было удалить один из снимков и оставить только второй — ясный и четкий.

Вложив микрофильм в конверт, он опустил конверт в карман. Надеясь заслужить расположение Анастасии, Винсент Роднэйв осмелился на очень рискованный поступок. В случае задержания ему грозило суровое наказание — как минимум увольнение, если не заключение в Клети Позора. Он уже рискнул однажды — и не получил обещанную награду. Оставалось выяснить, рискнет ли Винсент снова, руководствуясь еще более амбициозными надеждами.

В солнечном сквере дети забавлялись играми, предвещавшими их будущее; мужчины и женщины спешили по аллее к Актуарию и уходили оттуда, в равной степени отягощенные оправданием надежд или разочарованием. Кудеяр взял со стойки газету. Обведенное траурной рамкой, с первой страницы смотрело лицо амаранты Анастасии, хрупкое и тонкое, как портрет сказочной сильфиды — ее трансформация стала сенсацией. Причем это был «Глашатай», газета самого Абеля Мондевиля!

Кудеяр перешел к просмотру других новостей. Миллионер-гларк предложил половину своего состояния за статус амаранта, но его предложение гневно отвергли. Статья о Баллиасском паллиатории поддерживала взгляды нового главного врача, дидактора Леона Гладеллы. Лига защитников гражданской нравственности выступала против того, что они называли «неприличными играми и развлечениями» в Карневале, где животные «подвергались отвратительным мучениям в руках садистов».

Кудеяр зевнул и отложил газету. Мимо по аллее шла странная пара: торжественно-суровый высокий молодой человек и столь же высокая женщина с продолговатым лицом, напоминавшим формой скрипку. Одежда женщины — ядовито-зеленая блуза и желтая юбка столь же вызывающего оттенка — сразу бросалась в глаза; у нее на руке позвякивала дюжина бронзовых браслетов.

Кудеяр узнал ее: Пладж Каддиган. Она встретилась с ним глазами. «Гэйвин Кудеяр!» — воскликнула Пладж, взмахнув рукой и звеня браслетами. Она взяла молодого человека под локоть и потащила его на террасу павильона, к столу Кудеяра.

«Роджер Бизли — Гэйвин Кудеяр, — представила она своих знакомых. — Можно к вам присоединиться?»

«Разумеется!» — пригласил Кудеяр. Даже если Пладж все еще испытывала скорбь по поводу кончины Сета, она хорошо умела контролировать свои эмоции.

Пладж уселась; высокий молодой человек последовал ее примеру.

«Я искренне надеюсь, Роджер, сделать Гэйвина одним из нас», — сказала Пладж.

«Одним из кого?» — спросил Кудеяр.

«Одним из авгуров, само собой. В наши дни каждый, кто что-то собой представляет, становится авгуром или пифией».

«Никак не возьму в толк: чтó именно делает человека авгуром или пифией?»

Пладж подняла глаза к небу, изображая отчаяние: «Определений столько же, сколько авгуров и пифий. В принципе, мы — люди в состоянии протеста. Мы попытались сформировать нечто вроде коалиции, чтобы избрать координационный совет».

«С какой целью?»

Пладж выглядела удивленной: «Чтобы организоваться, стать влиятельными и что-нибудь сделать по поводу нашей системы управления!»

«Что, конкретно?»

Пладж отозвалась одним из своих самых экстравагантных жестов: «Если бы мы все согласились друг с другом, остальное было бы достаточно просто. Существующие условия невыносимы, мы все хотим изменений — то есть все, кроме Роджера Бизли».

Бизли добродушно улыбнулся: «Мы живем в несовершенном мире. Я считаю, что существующая система настолько эффективна, насколько можно было бы ожидать. В ней определены общие стандарты, она предлагает людям цель и оправдывает самые сокровенные надежды рода человеческого. Любое вмешательство в эту систему не привело бы ни к чему хорошему и только лишило бы нас ее огромных преимуществ».

Пладж скорчила ироническую гримасу: «Видите, каким несносным консерватором умеет быть глубокоуважаемый Роджер?»

Кудеяр внимательно посмотрел на Бизли: «Но, тем не менее, вы причисляете себя к авгурам?»

«Почему нет? Я — авгур среди авгуров. Они настойчиво спрашивают друг друга: «К чему идет этот мир? Чем все это кончится?» А я спрашиваю в ответ: «К чему придет этот мир и чем все это кончится, если доверить управление чокнутым авгурам и пифиям?»»

«Он не предлагает ничего конструктивного, — пожаловалась Кудеяру Пладж. — Он только придирается и сует палки в колеса».

Бизли возмутился: «Ничего подобного! Я выдвигаю весьма конструктивное предложение — моя идея настолько проста, что ее простота раздражает и подавляет Пладж и ее невразумительно рассуждающих друзей. Я прихожу к логическому выводу в три этапа. Этап первый: каждый хочет жить вечно. Этап второй: мы не можем подарить вечную жизнь каждому — это привело бы к возвращению Мальтузианской смуты, хаоса и разрушения. Этап третий: очевидное решение проблемы заключается в том, чтобы дарить вечную жизнь только тем, кто это заслужил. Такова наша нынешняя система».

«Но ты не принимаешь во внимание огромный ущерб, который наносит эта система! — взволновалась Пладж. — Ты равнодушен к бесконечному напряжению, к страданиям и скорби, к ужасу и смятению миллионов людей? Ты нисколько не сочувствуешь несчастным, заполняющим палаты паллиаториев? Маньяки-кататоники составляют уже двадцать пять процентов зарегистрированного Актуарием населения — гларки не в счет, само собой».

Бизли пожал плечами. «Мы живем в несовершенном мире, — повторил он. — Скорбь и ужас существовали всегда. Все, чего мы хотим, все, что мы можем — сводить их к минимуму. И я считаю, что эта цель достигается».