В. Бирюк - Расстрижонка

Возвращается муж из командировки. С подружкой.

Жене:

– Привет. Собирай вещички. У меня — новая супруга завелась.

Представили? Звук, баллистику летающих предметов? Личико не болит? Уши не горят? Повестки в суд из почтового ящика веером…

А теперь — по конкретике.

Брак государя — государственное дело. Это отнюдь не — «Не сходить ли, девки, замуж…». Здесь — «до гробовой доски».

Андрей — жесткий, даже — жестокий человек. Оригинален, своеволен, бесстрашен. Но — не самодур. О Руси — радетель. Не спермотозавр, постоянно озабоченный помещением своего «жезла вечной жизни» в очередное «кольцо бессмертия».

Почти все династические браки — государственные союзы. Ни личные свойства, симпатии или антипатии, ни, например, возраст или внешность — критического значения не имеют. Не важно: кривые ли у тебя ноги, или какой размер бюста, важно — сколько сотен гридней в дружине твоего папашки. Они только в кольчугах или уже и пластинчатый доспех есть? Косорота, кривобока? — Но пол-дружины на угорских жеребцах! — Берём!

Женихи — толпятся, пыжатся, расфуфыриваются и напрашиваются.

Даже размер приданого или наследуемый феод — на Руси не существенны. Что, кстати, отличает браки русских князей этой эпохи от браков их современников в Западной Европе.

В Европе какой-нибудь герцог может получить владения жены. Сразу — в приданое, или позднее — как её наследство. Может, при наличии других наследников, предъявлять претензии на феод от имени жены, поддерживать эти притязания вооружённой силой.

У нас этого нет. Женщины — не наследуют княжества. Да и сам князь (по «лествице») — не является владельцем удела. Князья — земли «держат», управляют, «сидят»… Не владеют. Вся Русь — общее владение дома Рюрика.

Вот именно сейчас «Святая Русь» разваливается — «феодальная раздробленность». Но снова, уже в отдельных землях воспроизводится прежняя «лествичная» схема. Эта земля — общая собственность Мстиславичей, эта — Ростиславичей, эта — Юрьевичей… А вот ты, конкретный «князь ваня» — своей земли не имеешь, дочери — завещать не можешь, и «богатой невестой» в части десятин и смердов — она не станет. Личное имущество — всякие цацки-пецки, «пояса золотые, вышитые», «паволоки шёлковые», «иноходцы угорские», «сёдла кованные, серебром изукрашенные»… сколько угодно. Не владения.

Единственная ценность в русском династическом браке в эту эпоху — союз с сильным правящим домом.

Так выдавал свою дочь Долгорукий за сына Свояка. Обеспечивая этим союзом себе прямую дорогу к Киеву, Так выдал, на горе всем, кроме русской литературы со «Словом о полку Игореве», другую дочь за Галицкого Остомысла, стремясь зажать Русь между Залесьем и Галичиной.

Никакой силы за «ясыней» Ану — не просматривается. Это настолько возмущает историков, что появляются ну очень фантастические гипотезы. Включая романтические. «Кризис преклонного возраста», «влюбился наповал», «потерял голову»… Кто?! Андрей Боголюбский?! Ему 53 года, он очень много чего в жизни повидал. А уж женщин разных… У его папочки по дому в Кидекше такие фемины шастали…!

Проще — его сердце занято. Он «женат на России», он «влюблён в Пресвятую Деву». Экзотические девки? Ну… разок. И пусть там… возле кухни… может — ещё когда…

Второй вопрос: зачем жениться? Даже если она так сильно очаровала своими… прелестями и изысками.

Большинство обеспеченных мужчин имеют в «Святой Руси» нескольких любовниц. Повсеместное легальное славянское многожёнство языческих времён с «ведомой» и «водимой» жёнами (юридические термины той эпохи) — чуть отодвинулось. Но не прекратилось. Это видно в статьях «Русской Правды» и «Устава Церковного». Хочешь — объяви эту холопку своей наложницей, приживи с ней сына, признай его. По «Правде» она получит после твоей смерти вольную и собственный дом.

Ты — в доме хозяин. Кто конкретно тебе постель греет — решать тебе. А недовольные… А — в морду? Или — плетьми ободрать?

Напомню: сюжет, приведший к Липецкому побоищу, начинается с того, что племяннику Боголюбского тесть выговаривает: твою жену и мою дочь — твои девки обижают.

Вина не в существовании гарема, а в том, что наложницы отбирают у законной и единственной жены (матери Александра Невского) её законные украшения. Да ещё по щекам бьют и за косы таскают.

Третья странность. Почему Улиту отправляют в монастырь?

Традиционная фраза: развёлся с первой женой, отправил её в монастырь, женился на другой.

Почему в 21 веке такая форма развода не практикуется? Процент разводов в Демократической России превысил половину. Почему я не вижу толп монашенок на улицах российских городов?

Потому, что на Руси ещё со времён Ярослава Мудрого — развод и постриг — две большие разницы.

«Устав церковный» даёт исчерпывающий перечень оснований для обязательного развода:

«А теми винами разлучит мужа с женою:

1 вина. Аще услышите жона от иных людей, что думають на царя или князя, а она мужу своему не скажете, а опосле объяснится, — разлучити.

2 вина. Аще застанете мужь свою жону с прелюбодеем или како учинить на нее исправу с добрыми послухы, — разлучити. Аще думаете жона на своего мужа или зелием, или иными людми, или пакь иметь ведать, что хотят мужа ея убита, а она мужу своему не скажете, а опосле объяснится, — разлучить.

3 вина. Аще жена без своего мужа иметь ходити, или пити, или ясти, а опрочь своего дому иметь спати, а потом объясниться, — разлучити.

4 вина. Аще иметь жона ходити по игрищом или во дни, или в нощи, а мужь иметь усчювати, а она непослушаете, — разлучити.

5 вина. Аще ведет жона мужа своего покрасти клеть или товарь, или сама покрадет да иным подаете, или иметь ведати, што хотять церковь покрасти, а она мужу своему не скажете, — разлучити».

Здесь нигде нет «в домъ церковный» — заключения в монастырь для принудительных работ — наказание для женщин, которое часто применяется другими статьями этого закона.

Развод — в чистом виде. Чисто светское, мирское мероприятие. Как имущество делится — отдельная история. Но разойтись можно без монастыря. Вот в монастырь без развода — нельзя.

Ещё одна странность русского закона при сравнении с европейскими нормами:

«Аще муж и с женою по своей воли распустятся, митрополиту 12 гривень; а будут невенчалныи — митрополиту 6 гривень».

Закон допускает развод «по своей воле». Причём — и для венчанных, и для невенчанных. То есть, жить невенчанными — не блуд, не грех смертный. Плата за церковный развод после такого «блуда закоренелого» — льготная, половинная.

Тема настолько не экзотическая, настолько рутинная, что в языке есть специфический термин. Отношение к «пущенницам» (разведённым женщинам) в святорусском обществе — осуждающе-сострадательное, как к «порченным». Русские князья, начиная войны со своими тестями, неоднократно начинали их с развода. Что и самой женщиной, и её отцом воспринималось как тяжкое личное оскорбление.