В. Бирюк - Расстрижонка

– И тебе здоровья. Воевода Всеволжский. По добру ли дошли?

Снова куча оттенков, которых я не понимаю, куда смотреть, что думать — неизвестно.

Да, факеншит же! Мне по пытошным застенкам гулять — привычнее, чем на государевом приёме речь держать!

Застолье пребывает в полной нейтралке. Зацепление мозговых шестерёнок… Наверняка — полным ходом. Но без внешних признаков. Никто не рискует не только высказать своё мнение — хоть бы обозначить отношение к происходящему.

Хозяин к гостю как? Дружественно или враждебно? Гостю улыбаться надо или скалиться?

Приём идёт в малой трапезной. Значит: Ванька — не государь, даже не посол серьёзной державы типа княжества Рязанского. Приём идёт утром, что есть указание на низкий, мелкий статус встречи — серьёзные люди приходят к обеду. Нету кучи атрибутов, слуг, вещей, словесных оборотов, свидетельствующих о важности гостя.

Но за столом — все мужчины княжеской семьи. Что уже само по себе… Но нет женщин и детей — не по-родственному. За столом епископ и важные воеводы. Но далеко не все. Окольников, к примеру — ни одного.

Всем известно уже и про вчерашний наш с Андреем визит к Манохе, и на пристань с невиданной лодочкой, и про мои разборки у Лазаря на дворе. Да за одно последнее — за убийство людей вольных! — любой должен уже в кандалах перед судом стоять! А я стою вольно и в трапезной.

За стол не зовут. Но и собак не спускают.

У меня такое чувство, что я здесь для Андрея так, повод для чего-то. Что он играет какую-то свою, ко мне мало относящуюся игру. Игры. Несколько сразу. И понять это я смогу, если смогу, только частично и сильно потом.

Ну и фиг с ним. Наше дело — откатать обязаловку, и хай воно горит.

– Благодарствую, Андрей Юрьевич, дошли — добре. Дозволь подарить тебе наши подарки скромные.

Прокол! Блин! Ответ на вопрос о дороге должен содержать отсылку к божественному. Типа: с божьей помощь, вашими молитвами, Царицы Небесной попущением… Проспал.

А вот имя-отчество без титула… тут «проверка на прогиб». Он-то ко мне — чисто официально, без имени, «товарищ лейтенант».

Вообще, вот прямо сейчас идёт позиционирование статусов. Официальных. Человеческие между мной и Андреем — уже есть и дальше ровняться будут отдельно. А вот показуха… Причём не только — между нами на людях, но и отношение его людей ко мне. И, соответственно, к моим людям.

«Жалует царь, да не жалует псарь» — русская народная мудрость.

Мне это «не жалует» обеспечено изначально. Просто фактом существования. Но важно, чтобы здешние «псари» своё «не жалует» выражали только шёпотом жене под одеялом.

В голове крутятся всякие… расчёты с предположениями, а язык лепит текст как задумано:

– Как ты знаешь, сам видал, мы люди бедные, новосельные, прибыткам большим взяться неоткуда. Ты уж извини-прости нищету нашу. Подарков дорогих — не сыскать, не выкупить. Зато — от чистого сердца. От него, от самого — вот тебе три блюда больших золотых деревянных.

Поныл, поскулил, «сиротой казанской» прикинулся. И, естественно, последнее слово несколько проглотил. Пока из рук Лазаря вырывал стопку наших блюдов, завёрнутых в платки.

Его ж просто клинит в собрании! Может, ему спиртяшки перед высочайшим присутствием прописывать? Был у меня знакомый из комсомольских лидеров. Ему врач перед каждым выступлением по 30 граммов медицинского выдавал. Речь по теме: «любовь, комсомол и весна» — только под дозой.

Как же я ухитрился себе такого… «деревянного посла» подобрать? А что, у меня выбор был?! Боярин — одна штука. Из того и выбирал. Зато — честный. «Зато» — за что? — А за всё! Средневековое сословное общество.

Общество, не всё средневековое, а чисто застольное — лязгнуло челюстями. Возвращая выпавшее — в исходное. Слова: «три блюда больших золотых» — распахивает рты туземцам не хуже, чем динамитная шашка — дверцы простенького сейфа.

Вы что, думаете — я тут понты кидаю? — Отнюдь. В подарках князю не должно быть никаких традиционных товаров. И — ничего в товарных объёмах. В словах — никаких «блюдом кланяемся», «прими подношение». Чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что здесь — именно подарки, выражение личного уважения. Дарение. А не, не дай бог, дань. Или иная форма подчинённости Всеволжска Суздалю.

Это в 21 веке этикетки клепают: это — налог, это — благотворительность, это — кредит на развитие и реформирование, трансферт из федерального центра… В Средневековье просто: раз даёт — значит обязан. Гунны думали, что греки им дань платят, а греки рассуждали о доброте и благосклонности басилевса, выразившейся в помощи диким степнякам в трудном деле приобщения к высотам греко-римской многовековой культуры.

Что такое «золотое блюдо» на «Святой Руси» — я уже рассказывал. Типа… порше в Мухозасиженске. На него можно только смотреть, плакать от увиденной красоты и предполагать, что где-то там, далеко по ту сторону телеэкрана, есть места, где живут люди, которые используют это… эту хрень. По её хреновому назначению.

Все молчат. Но по-разному. Андрей… — он и настоящие золотые блюда, явно, видал. А после ряда эпизодов общения со мной, после «Ласточки» вчера, он готов к тому, что… что у меня бывают небывальщины.

Народ у Андрея за столом — выученный. Рты открывают-закрывают, но ни слова. Будто караси на воздухе. Один Глеб, младшенький, не выдержал. Глаза в распашку, голос тоненький, аж дрожит:

– Они чего… они вправду… из золота?!

– Да ну что ты, княжич. Были бы из золота — мы б их не снесли, тяжело. Возьми рукой, полёгай. Они из дерева. Однако и на стене висят красиво, и рыбу не горячую на них положить можно. Только ложкой сильно сребсти не надо.

Народ выдохнул. И обиделся. На себя, что поверили. На меня, что поверили мне. Ну, на всякий чих не наздравствуешь, гоню дальше:

– Зима была снежная, делать было нечего, вот умельцы мои и сварганили. Красоту такую. Ещё делаем миски, чашки, ложки. Все — вот такого образа. Думаем продавать по городам и весям Руси Святой. Для — людям радость да жизни украшение. Ежели надумаешь себе, в дом свой — скажи сколько чего. Тебе, светлый князь Андрей Юрьевич — завсегда в первую голову. И — недорого.

То, что я делаю… За такое бьют. А то — и убивают.

Я пришёл просить милости. Какой-то мутный туземный князёк, пусть и в важном месте, но нищий, может только умолять о благосклонном внимании государя к его нуждишкам мелким. Вместо того, чтобы, помня о своём месте, низко кланяться, просить соблаговолить принять подношения бедные, шкурки пушные, медок лесной… — прими, благодетель ты наш, не побрезгуй отец родной… а уж мы-то тебе!.. мы ж за тебя!.. мы ж всех-всех затебее!.. я выложил на стол невидальщину. Которая их всех потрясла.