В. Бирюк - Расстрижонка

Именно так, по критерию собственного понимания эффективности, Залесские бояре (в РИ) провалят следующий поход на Булгар. Когда сыновья Залесских князей так и не дождутся обещанных боярских хоругвей на Стрелке, чудом сумеют выскочить из-под удара булгаро-мордовского воинства.

– А что ж вы так?

– Дык… эта вот… Мы тута подумали… ну, типа… «Зимой не время воевать Булгар». Вот и не пришли.

«Едучи не едут».

И плевать им на присяги, клятвы и прочее… «благородство».

– Изволь. Но прежде… Тут меня плешивым называют. Не отказываюсь. Вот оно — гладенько. Елица с Кастусем… э… с князем Кестутом, рассказывали, поди, как они у меня в вотчине, в Пердуновке, живали. Вот вы ныне и думаете: на что головами рисковать за-ради боярича с Угры, ублюдка какого-то смоленского сотника. Выгоды-то с меня никакой.

Елица переводила, иногда останавливаясь подобрать слово. На последней фразе слушатели зашумели: и правда, такое рисковое мероприятие, с такими очевидными тяжкими последствиями… Из-за какой-то «благодарности»? А кто её видел? Ну, была когда-то, но теперь-то…

«Брюхо вчерашнего добра не помнит» — русская народная мудрость. Здесь — московско-литовская.

– Почему Кестут над вами князь? Не только с того, что от своих отца-матери родился. Потому что победоноснее. Потому что умнее. Он, иной раз, и не знает, а решает верно. Чутьё ему говорит — на какую лошадку ставить. Вот он на меня поставил. Вынул меня из московских застенков. Рискнул. И не ошибся. Вы-то все по былому думаете, по прежним слухам да домыслам судите. А Кестут смыслы понимает, путь мой чувствует. Дозвольте представиться, господа вадовасы. Иван, сын Акимов, Воевода Всеволжский. Владетель всех земель от Стрелки Окской до граней земель русских. Сосед добрый князю Суздальскому, да князю Муромскому, да эмиру Булгарскому. По прозваниям — «Лютый Зверь», «Княжья Смерть», «Немой Убийца». Не слыхали? Э-эх, в дебрях обретаетесь, в болотах прохлаждаетесь, свету белого не видите.

Я подождал, пока Елица переведёт мои слова, пока обиженные литваки начнут пыхтеть и возражать, и продолжил:

– С князь Андреем — я в дружбе. С ним вместе на Бяхимовском поле бились, Янин-крепость приступом брали. В княжеском совете бывал, по делам важным посольским меж ним и эмиром Ибрагимом хаживал. И отдал он мне земли многие. Против ваших всех — вдесятеро. Однако ж — долг платежом красен. Попросил меня князь сделать… одно дело. От того дела я и оказался в Московских застенках. Про то говорить не буду. То — не ваша забота. Однако скажу точно: нынче Кучковичам суздальские дружины — как нож острый. Если княжьи гридни в Кучково придут — Кучковичей более не будет. И они про то знают. Помощи ждать им неоткуда, и звать суздальских — они не будут.

Не совсем так. Теоретически можно представить обращение московских вятших — к князьям Черниговским. Здешние вятичи, формально, их вассалы. Но севший в Чернигове сын Свояка Олег женат на сестре Боголюбского и против шурина — не пойдёт. А сидящий на верхней Десне во Вщиже Магог — зять Боголюбскому. Сам не пойдёт против тестя, и другим… отсоветует. Можно позвать Рязанского князя Калауза. «Отъехать» всей Москвой под Коломну — там рязанская дружина стоит. Но Калаузу они не нужны. Обдерёт до исподнего и продаст назад Андрею. А тот уж за измену — и шкуру до костей спустит.

– Ой-ле! Они помирятся. И придут в наши селения. Взыскивать за тебя. Кучковичи будут злые. Очень. Они найдут наши тропинки, они сожгут наши селения. Из-за тебя.

– Х-ха! Если ты боишься Кучковичей — сделай так, чтобы их не было! Чтобы не было тех, кто знает пути-дороги, кто будет горячить сердца суздальских гридней сказками о спрятанных в ваших лесах богатствах, тех, кто «помирятся». Сожги Москву, вадовас.

Слово прозвучало. Стало тихо.

Недаром. Очень «не». Целостность моей лысой головёнки… и других частей тела… где ещё осталось деревянно-тряпичное ощущение… это совсем «недаром».

Москва горит регулярно. Мы ещё можем вспомнить пожары, связанные с нашествиями: наполеоновским, польским, Тохтамыша, Батыя… Но великое множество прочих…

Ближайший, упомянутый в летописи — через 12 лет, при нападении Рязанского Калауза. А так-то горит — постоянно. Иностранцев уже в 16 веке удивляла манера москвичей не тушить пожары, заливая их водой, а растаскивать. Для москвичей эта процедура была хорошо знакома, отработана в деталях, исполнялась весело, с воодушевлением. А на торгах уже стояли готовые новенькие срубы, которые за смешные деньги, за несколько дней можно было поставить на пепелище. И жить себе спокойненько дальше, поджидая очередного «огненного шторма».

Уверен, что за предыдущие сегодняшнему дню полторы тысячи лет, со времен отметившейся на Боровицком холме «дьяковской» культуры, это место выгорало многократно.

Ничего нового. Но есть детали.

– Це-це-це… Кучково — городок крепкий. «Сожги»… Ой-ле! И до нас люди жили, не глупее нас были! И — жгли! А она снова строится!

– На век — одна голова. Тебя волнует что здесь будет через семьсот лет? И после вас люди будут. Не глупее вас. Они сами решат — что им с этим местом делать.

– Господин боярич Иван… Э… Воевода Все… Всеволжский. Кучково — крепкий город. Там много людей. Там гридни боярской дружины. Там городские и посадские мужи. Они будут биться смертно. За свои семьи, за свои дворы. Крепкие стены, глубокие рвы, высокие валы… У нас нет столько воинов. Чтобы взять Москву.

– Кестут, не мешай своему чутью! Твоя благородная душа не позволила тебе забыть о долге передо мной. Но разве это была единственная причина? Разве ты, не зная, лишь предчувствуя, не ощущал, что новая встреча со мной даст тебе новые возможности, откроет новые пути?

Кастусь, милый мальчик, ты, конечно, герой, князь, воин. Вон какие плечи вырастил, ростом почти меня догнал. Два года междоусобицы, опыт управления всем этим… демократической литвой, где всяк тянет в свою сторону, норовит урвать кусок по-жирнее и перегрызть глотку сопернику… Но… Восьми с половиной веков человеческой истории, понимания возможных вариантов и неотвратимых неизбежностей…

– Князь Кестут, вадовасы. Я, Иван, «Зверь Лютый» следую по жизни своим путём. Предназначенным мне судьбою. Вы можете встать на моём пути. И будете сметены. Вы можете отойти в сторону. И следовать своей собственной судьбе. Вы можете следовать за мной моими путями. И разделить со мной мои беды и тяготы, мои победы и славы. Вы — свободные люди. Ваше решение — только ваше. Принимайте его.

А — «князь-волки бегут у стремени. Лысой бесхвостой обезьяны. Скачущей на крокодиле зелёном». Как когда-то я проповедовал битому волхву Фангу в порубе в Пердуновке.