В. Бирюк - Расстрижонка

– Для того чтобы решать — надо знать. Кучково — хорошая добыча. Но у нас мало воинов. Звать остальных… долго. Мы не сможем взять крепость. Нам придётся разойтись по своим селениям, ждать русских убийц там. И готовить погребальные костры для наших воинов.

«Подгоняльщик» — не дурак. Вместо высокой духовности, символизма с патетикой — толкует о простых земных делах. «Голов в стаде» — мало, не затопчем. Полностью согласен, истинная правда. Только вывод из этой правды — мне не нравится.

По моим ощущениям, Елица, следуя своим собственным, сугубо личным воспоминаниям, «чувству вины» передо мной, надавила на Кастуся. Тот, отчасти — из благодарности, отчасти — под влиянием своей женщины, надавил своим авторитетом на литваков. Наверняка, что-то обещал. Теперь вадовасы разочарованы результатом. Авторитет Кастуся расползается на глазах. Расплата за «благородный», «бескорыстный» поступок. Как только вожди сгруппируются — они начнут резаться между собой. Кастуся и Елицу — придавят просто за компанию, по дороге.

– Ты прав. «Чтобы решать — надо знать». Я вижу, достопочтенный вадовас, что ты очень мало знаешь о «Звере Лютом». Поэтому никак не можешь решиться. Что ж, я помогу. У вас мало людей, чтобы взять крепость? — И что? Запомни простую истину: «воюют не числом, а умением».

Я улыбаюсь в лицо этим лесным дикарям, немолодым опытным воинам. Произнесённое — оскорбление. Намёк на отсутствие у них, у этих ветеранов и командиров — «умения». Привыкайте. Знать своё место. «Под Кастусем», а не рядом. Потому что он меня вытащил.

Но затягивать «паузу оскорбления» — нельзя. Высказанному сомнению в их профессиональной военной компетентности нужен аргумент:

– Крепость не надо — брать, в крепость надо — войти. И я знаю, где есть подземный ход.

Всё. Теперь меня и эти не выпустят. Елица тоже зависла. Так и не перевела последнюю фразу. Русско-говорящие застопорились с открытыми ртами. Остальные принялись их толкать и пинать. «Русско-неговорящим» — тоже интересно.

– Э… и где?

– Там.

Молодой предводитель, не сдержавший своего любопытства, аж покраснел под моей улыбкой. Они что, ждут что я им вот так просто — всё расскажу, покажу и дам попробовать?

Литваки бурно заспорили между собой, Кастусь растерянно переводил глаза с одного на другого, потом как-то затвердел лицом и голосом, стал им что-то втолковывать. А я стащил драную рубаху и подставил спину под руки Елицы — повязку на спине тоже надо отмочить и переменить.

Зрелище моей спины как-то сбило накал литовской дискуссии.

– Это Кучковичи тебя так?

– Ага.

– Э… Воевода э… Всеволжский… Ты покажешь тайный ход?

– Да.

– А… Тебе не жалко твоих соплеменников? Там, в Москве. Ведь мы их… того..

– Там нет моих соплеменников. Мой народ живёт на Стрелке. А эти… Посмотри на мою спину. Зачем мне их жалеть?

Вадовасы снова бухтели, цокали языками, издавали своё «ой-ле!» на разные голоса. Я скрипел зубами. От ощущений на спине. И помалкивал: надо дать аудитории время понять и прочувствовать.

– Тот, кто бил тебя — да. Но — бой… Там погибнут многие.

Литваки-гуманисты? — Не верю. Просто, идя на дело, необходимо хорошо понимать мотивацию… «подельника». Чтобы не нарваться на неожиданности в самый неподходящий момент.

– Те, кто бил. Те, кто им подавал, охранял, изготавливал, кормил, командовал… Они все — выбрали не ту сторону. Князь Кестут — ту. Поэтому… Как будем делить добычу?

Народ выдохнул и с радостью заговорил о понятном, привычном. О дележе барахла, захваченного при резне.

– Кончайте орать! Елица, переводи. Делим будем так: треть мне… тихо! Нет — значит нет. И я ушёл отсюда. А вы сидите в своих лесах и складываете погребальные костры для своих воинов. Треть Кестуту. Тихо! Если бы не его мудрость и прозорливость — мы бы тут не сидели, и ничего не делили! Треть — вадовасам. Между собой — по числу приведённых воинов. Свои доли вы разделите между выжившими после битвы по своему усмотрению.

Почему я помог Московской Литве сжечь Москву? Перебить множество «русских людей»? Потому, что они — не «русские люди». Они челядь, холопы, поданные… Кучковичей. «Кучковские люди». Кучковичи начали вражду со мной, тащили связанного, били кнутом, мучили, собирались убить. Стали мне врагами. Своих врагов я хочу видеть мёртвыми.

Их люди… Я ничего не имею против немцев. Но солдат вермахта в период с 41 по 45 — это цель. Если только он не успел поднять руки.

Редко бывает так, чтобы моё решение имело лишь одну причину. Жизнь коротка, чтобы решать проблемы поодиночке. Меня встревожило неустойчивое положение Кастуся в роли князя. Я, отчасти, был тому виной. Следовало «отдариться» за своё спасение.

И ещё. Знаешь, девочка, но… Елица. Она… я понимаю, что им было тяжело, что им нужна была какая-то… легенда. Для поддержки душевных сил. Она… нет, она не лгала, не выдумывала. Она рассказывала. То и так, что вокруг меня создавался образ. Могучего, мудрого. Убеждала других и саму себя. А тут… вот он я — битый, поротый.

Короче: мне нравится, когда девочки смотрят на меня с восторгом и обожанием. Приходится соответствовать. А Москва? — А и фиг с ней. «Здесь и сейчас» — «вражий город».

Я довольно точно описал вадовасам расклад в треугольнике Боголюбский-Кучковичи-литваки. Но не учёл четвёртую и пятую фигуры. Что привело к двум тяжелейшим кризисам, разорению всего края. И к немалой выгоде для всей «Святой Руси».

Литваки препирались недолго. Уточнили детали, посмотрели на солнышко, вспомнили фазы луны… Не-не-не! Совсем не по поводу месячных! Подхватили на плечи пяток лодочек полегче, и первый отряд через прибрежные кусты вломился в лес. Или кто-то ждал, что мы вот так, всем табором будем при свете дня сплавляться по Москва-реке? Остальные занялись делом.

«Кто штык точил, ворча сердито…». Но, преимущественно, штопкой обуви. Я уже объяснял — здешняя обувка просто горит.

Наконец, и мы поднялись.

Напрямую по реке — до Кучково вёрст 8. Но ушли в лес, сделали здоровенный крюк, попетляли — кто ж по лесу прямо ходит? Уже в темноте вышли к реке. Точно напротив Чешских ворот. Тут вадавасы несколько поспорили на мой счёт: брать — не брать. Но вспомнили по мою спину. «Не сбежит». И пустили в первую лодку.

Дождались облака, которое луну закрыла и… как на Королевской регате Хенли. Только — молча.

Место, конечно, неудобное. Выше — нельзя. Там устье Неглинной, посад, стены и стража. Плевать на стражу! Но там — собаки. Ниже — тоже нельзя. Там, в районе будущего Владимирского спуска и гостиницы Зарядье — Москворецкая пристань. Там тоже… и собаки есть.

Пошли. Четверо — на берег, в тень, под стенку обрыва, двое на лодочке назад, за пополнением. Что эта троица меня прирежет при малейших сомнениях — и к бабке не ходи. И не пойду. Пойду искать вход в подземный ход.